– Да я обойдусь, спасибо, Лев Михайлович…
Лева Кремер с шумом втянул остатки кофе, прижмурился от удовольствия и вооружился ложкой, чтоб доесть со дна сахар.
– Я на Чукотке с семьдесят второго, – объявил он, взмахнул ложкой и посмотрел на Таню. Та кивнула, подтверждая. – И еще ни разу не слыхал, чтоб тут у нас в пургу кто-то обошелся в декольте и лакированных штиблетах!
Лиля быстро подобрала под себя ноги и поправила на шее шелковый шарфик.
– В те времена, – продолжал Лева, – когда деревья были большими, люди благородными, все поступки до одного героическими, а мы молодыми, существовал здесь даже особый фонд. Таки здесь, в Анадыре! И когда зеленый романтический юнец приезжал покорять северные просторы – заметьте, этот умозрительный юнец приезжал всегда зимой, всегда в демисезонном пальтишке, штиблетах навроде ваших и ворсистой кепочке, купленной в магазине «Шляпы» на улице Горького, – в первый или во второй вечер в дверь его комнаты стучал совершенно посторонний человек. Посиневший от холода юнец открывал ту самую дверь, и незнакомец выдавал ему двести пятьдесят рублей. Дикие деньги! Две материковые зарплаты! Больше, чем две материковые зарплаты! На эти деньги юнец покупал в магазине «Север» доху, малахай и собачьи унты, потому что не понимал, что нужно покупать оленьи торбаса, а не собачьи унты! Но в таком виде он мог хотя бы дожить до весны. На следующий год приезжал следующий юнец, и уже этот, перезимовавший, стучал в его промерзшую дверь и выдавал ему двести пятьдесят рублей подъемных! И никто никогда не считался, ни боже мой!
– Север, – пояснила Таня и улыбнулась. – Что вы хотите? Взаимовыручка, без нее пропадешь. Кофейку?..
– Но ведь погода может измениться, – проскулила Лиля. – Да? Завтра или послезавтра! И самолет придет. И можно будет улететь.
– Да, – подтвердил Лева. – Таки вполне. У нас погода себя ведет как хочет и меняется как хочет. Так что и завтра, и послезавтра она вполне может измениться. Но вам, Лилечка, я советую в будущую пятницу сходить в кино. В «Полярный» привезли новый фильм, но придерживают до пятницы. Раньше, когда в ресторан завозили водку, ее тоже придерживали до…
– Подождите! – перебила Лиля. – А связь?! Телефон не работает! Или тоже ждать до пятницы?! Я не могу без связи, мне нужно позвонить!
– Можно отбить телеграмму, если уж окончательно невмоготу, – предложил Лева и поднялся. – Жди меня зпт как я тебя тчк люблю вскл. Таня, та Наташкина кухлянка, которую мы хотели отправить на материк…
– Да, да, Левушка, я тоже про нее подумала! Сейчас, сейчас. Наташка – это наша младшая, в Питере живет, – объяснила она Лиле, хотя та ни о чем не спрашивала. – А кухлянка хоть не новая, но такая красивая! Да им сносу нет, этим вещам, что местные шьют! А мы с Левой ее почистили, в порядок привели, собирались послать, да все как-то, знаете, руки не доходят.
И супруги из кухни пропали.
Лиля вздохнула, посмотрела на часы, которые показывали московское время, ничего не поняла, как посчитать, не сообразила и взглянула в окно, за которым мело. Снег – самый настоящий, инопланетный! – не падал, и не колыхался, и не летел. Он просто жил за окном, и, кроме него, ничего больше не было.
Не стало дальних сопок, магазина за поворотом, скверика с лавочками. Город тоже исчез, и другая планета исчезла. Только снег.
Через этот снег не летают самолеты и не доходят телефонные сигналы. Надо ждать неизвестно сколько, может быть, вечность, а может, до пятницы, чтобы просто позвонить. Под этот снег нельзя выйти в Лилиной куртке, которую Лева Кремер назвал «декольте». Под этим снегом запросто можно пропасть, уйти в него и больше никогда не вернуться.
Да и возвращаться, в общем, некуда.
В комнате громко разговаривали, открывали какие-то двери, а Лиля сидела – совсем одна.
…Почему Лева не верит, что дядя Коля Вуквукай выстрелил в себя? Что именно и откуда он может знать?..
И вдруг во всех подробностях привиделась ей квартира номер семнадцать по улице Ленина и как там все было. Запах свежей крови ударил в ноздри, заглушив уютные запахи Таниной кухни. И винтовка, и мертвая рука, которая словно пыталась уцепиться за батарею, но сил не хватило.
Лиля тяжело и часто задышала, сглатывая слюну, и, нашарив, сама ухватилась за холодную батарею.
Об этом нельзя думать. Нельзя вспоминать. Нельзя, нельзя!..
Только одно спасение – не разрешать себе и уехать, улететь отсюда как можно дальше и как можно быстрее.
Но лететь не на чем и ехать некуда. Даже на Аляску не попасть, навигация закрыта со вчерашнего дня!
– Ну вот! – В кухню вбежала Таня, очень довольная. В руках она держала нечто чудовищное, коричневое, огромное. Оглушительный нафталинный дух моментально прогнал все остальные запахи, и тот, самый страшный – крови, – тоже исчез. – Нашли!.. – И она потрясла коричневым и огромным у Лили перед глазами. – Носите на здоровье.
– Это юкагирская кухлянка, – объяснил Лева с удовольствием. – Самая лучшая одежда, конечно, у чукчей, а не у юкагиров, но в чукчанской в городе таки невозможно жарко!.. А я с юкагирскими охотниками дружил еще, помнишь, Тань, когда в Усть-Белой работал! Я им порох возил, чай, антибиотики, вот и подарили.
– А чукотские женщины кухлянок не носят, – вступила Таня. – У них такие меховые комбинезоны, кэркэры называются. Очень красивые и самые удобные! У меня такой есть! Но в нем, правда, жарко, спасу нет. Ну, померяйте, померяйте.
Лиля поднялась, косясь на меховое чудище, и просунула руки в рукава.
Мех был тяжелый, без всякой подкладки, плохо гнулся, от него сильно несло нафталином и еще чем-то звериным, и никакой нафталин не мог заглушить звериного духа. По подолу невиданная одежда была расшита то ли бисером, то ли кручеными нитками, то ли какими-то странными камушками.
– Как она тут и была! – констатировал Лева Кремер прочувствованно, оглядывая Лилю с головы до ног. – Хотя Наташка наша таки пониже будет.
– Ну и что пониже, Лева? Лиле в тундру не идти! А в городе и так нормально! Торбаса есть, ничего, как-нибудь!
– Спасибо, – пробормотала Лиля, которой больше всего хотелось поскорее скинуть с себя чудище. – Вы меня очень выручили.
На лестнице она некоторое время топталась, соображая, куда бы ей пристроить знатную юкагирскую кухлянку, и, воровато оглядываясь, взбежала к себе на третий этаж, отперла дверь и приладила ее на вешалку. Обойдется как-нибудь без кухлянок!
Нет, нет, она очень благодарна этим простым и милым людям за их заботу – безусловно, милую и простую, – но она не нуждается в «подъемных», а сентиментальные истории о северном братстве и взаимовыручке пусть останутся таким же сентиментальным журналистам!
Как добраться до радио «Пурга», Лиля не знала и решила, что спросит на улице. Вдруг там, на этой самой «Пурге», есть какая-нибудь спецсвязь, и ей удастся позвонить! Вряд ли, конечно, но все же!..
