Лиле показалось, что он вдруг сделался чем-то недоволен, потому что быстро поднялся, вытирая о джинсы пальцы.
– «Вертушка» на Ратманова застряла, – ни с того ни с сего сообщил полковник. Где она могла его видеть?! – Не успели мужики вернуться, свистопляска эта началась.
– Да я понял уже.
– А ты когда хочешь лететь, Роман Андреевич?
Вот как его зовут, ну, конечно же!..
– По фактической погоде, когда еще, Александр Александрович!
Полковник покрутил башкой, как будто удивляясь чему-то.
– У меня работы полно, – продолжал губернатор, все еще недовольный, – погода будет, и полетим. Мне в Лорино нужно обязательно. Только я на своем транспорте.
Лиля соображала, как бы ей уйти половчее.
Полковник Багратионов еще посидел немного над доской, от которой во все стороны брызгал свет и на сверкающей поверхности огромными красными буквами было выведено слово Volki, которое Лиля прочитала почему-то как «волки», а потом сказал в пространство:
– Все шутки шутишь, Роман Андреевич! А Багратионов потом отвечай…
– Я сам за себя отвечаю.
– За все «вертушки» на вверенной мне территории я ответственный, айфон мне в руку! И за твою тоже.
…Опять айфон! При чем здесь айфон? Нужно уходить, сейчас же. У этих странных инопланетян свои дела: доски, «волки», «вертушки», карта Чукотки с Ледовитым океаном на макушке, разбросанные по полу инструменты и железяки.
Может, на этой планете губернаторам и начальникам погранотрядов и полагается быть такими, только там, откуда родом Лиля, все это невозможно, немыслимо! Губернаторы не ползают по ковру собственной приемной с отвертками в руках, командиры пограничной стражи не дискутируют с ними и не поминают то и дело айфоны!
Лиля стала подниматься из-за стола, выставив перед собой стог из юкагирской кухлянки.
Давешняя дама проворно внесла уставленный поднос, в мгновение ока разместила на столе угощение и ловко выхватила у Лили из рук кухлянку. Лиля от неожиданности ее отдала.
– Первый раз у нас? – осведомился полковник Багратионов. Лиля кивнула.
Дама возникла снова, разлила чай, оглядела красоту на столе, проверяя, все ли в порядке, и пропала, неслышно прикрыв за собой дверь.
– Не знаю, что именно ваш холдинг собирается менять на «Пурге», – как ни в чем не бывало заговорил инопланетный губернатор, усаживаясь, – но никаких кардинальных изменений мне не хотелось бы. Впрочем, мы с Иваном это обсуждали.
Лиле было неловко, жарко и очень хотелось уйти поскорее. Неизвестно, за кого ее принимают! За большого начальника? За некоего руководителя, от которого на самом деле что-то зависит? Это неправда, обман, и когда он откроется – ей несдобровать. Только с виду они похожи на людей, но инопланетный разум непостижим и опасен!
Даже на этой самой доске написано Volki, что Лиля прочитала как «волки»!
– Кстати, на «Пургу» тоже надо бы съездить. Я сто лет там не был. Людей нужно в тонусе держать, а то они расслабляются быстро.
– Я вчера в эфире была, – вдруг похвасталась Лиля. – Почти час.
– Так я вас слыхал! – объявил полковник радостно. – Ей-богу, слыхал! Вы все шутки шутили, что, мол, такое для вас радио, для нас то есть! Сам хотел позвонить, айфон мне в руку! Сказать, чтоб смешного больше пускали! Смешного маловато, а у нас края суровые!
И покосился на початую бутылку коньяку, скромно присутствовавшую здесь же, на столе.
Губернатор Роман Андреевич, перехватив его взгляд, взял бутылку, плеснул полковнику в чай – изрядно, – подумал и себе плеснул тоже. И Лиле.
– Предлагать не стану, – заявил он. – Вы откажетесь, ясное дело, так что можно и не спрашивать.
Он отхлебнул из стакана и поправил очки.
– Алкоголизм на Чукотке – беда. Особенно в стойбищах и коренных селах. Мы стараемся бороться, и даже кое-где небезуспешно, но быстро с этим не справиться. Десятилетиями приучали народ в тундре пить, а теперь вот спохватились, только поздно уже… может быть. А может, и не поздно, посмотрим.
Лиля посмотрела на бутылку, а потом в стол. На этой планете тоже присутствует всегдашнее лицемерие и превосходство начальствующих над всеми остальными. Борцы с алкоголизмом в тундре, радеющие о судьбе коренных народов, вполне позволяют себе чаек с коньячком… во сколько там… в одиннадцать, в полдвенадцатого утра? Там, в тундре один алкоголизм, а тут, в кабинете, выходит, совершенно другой, уютный, позволительный. Кроме того, попивая коньячок, бороться с пороком, так сказать, в целом гораздо приятнее и веселее.
В том мире и в той жизни, где остались Москва, любовь и понятные правила, Лиля ненавидела распущенность. Просвещенный цивилизованный человек двадцать первого века не должен позволять себе пиво, сигареты, отвисшее брюхо и прочую гадость. Коньяк по утрам, да еще в чае – тоже распущенность, если не хуже! Она не станет в этом участвовать.
И слегка отодвинула хрустальный стакан в серебряном подстаканнике. И поднялась.
– Большое спасибо и извините меня за вторжение… Роман Андреевич.
– Значит, содействие не требуется?
– Нет, нет, все прекрасно, – она улыбнулась официальной и очень московской улыбкой. – Теперь самое главное сообщить начальству, что… – она запнулась, – документ от сенатора Никольского у вас. А то со связью плохо.
– Со связью? – переспросил губернатор, пошел к своему столу, поднял трубку старомодного желтого телефона, не глядя, стал тыкать в кнопки. – Со связью у нас все нормально. А, Сан Саныч?..
– Да это мобилы не работают, айфон мне в руку! Они в пургу никогда не работают! Говорят, какие-то там магнитные поля возмущаются!
– Иван Александрович? – сказал в трубку губернатор, присел на край стола и стал качать ногой. Лиля замерла. – Прости, что поздно. Нет, в Анадыре. Только прилетел. Слушай, это ты там насчет Никольского беспокоишься? – Он послушал немного. – Да нет, все в порядке! Просто мне бумагу от него передали и говорят, что московское начальство очень о судьбе этой бумаги печется! Это ты начальство, которое печется?.. Нет? А кто?
– Роман Андреевич… – пролепетала Лиля. Во рту у нее пересохло. – Я вам все объясню…
– Поговори лучше сам! Когда, прямо сейчас! – И губернатор ткнул трубкой в ее сторону. За трубкой тянулся толстый витой шнур. – Вы вот Берсеневу скажите, что все в порядке, и дело с концом. Будете считать, что начальство уже в курсе.
Лиля в ужасе уставилась на трубку, прекрасно понимая, что разговаривать с владельцем холдинга ей нельзя, просто никак нельзя, даже согласно табели о рангах не положено, но все равно придется! Потом медленно, как под гипнозом, приблизилась и приняла у него из рук трубку. Она была теплой и пахла одеколоном, приятно.
Пока она слушала, прижав, как заяц, уши от ужаса, что говорит в трубке владелец холдинга «Московское время», крохотной песчинкой, крупицей, молекулой которого было подразделение, руководимое ее любимым мужчиной, губернатор опять присел на ковер и стал осматривать полированную лыжу.
