Солнце давно перевалило через зенит и уже начинало клониться к закату. Над разогревшейся площадью высоко в небе сновали стрижи. В садах осыпался вишневый цвет. Разморенные жарой, Чуднов и Егоров спали в машине. Возле заднего правого колеса в земле рылась встрепанная белая курица. На загривке у нее зеленело большое пятно – хозяйская метка.
«Погода хорошая будет, – машинально подумал Сидорчук, шагая к машине. – Ты думай и говори, что хочешь, товарищ Зайцев, а Ганичкин твой – враг революции».
Однако он уже понимал, что бывшего жандарма придется выпустить, и этот факт мучил его, словно больной зуб. При такой вот ассоциации Егор Тимофеевич заодно вспомнил про литовца из отряда Черницкого.
«Обязательно нужно с ним еще разок сегодня покалякать, – размышлял он. – Даже раньше, чем выпустить Ганичкина. Но откуда я мог знать этого человека? Ну, может, не так, как родственника или задушевного приятеля, но где-то мы встречались – это точно. Хотя литовец и утверждает обратное. Зуб этот еще и борода… Может быть, раньше бороды-то и не было? Черт его знает».
Сидорчук растолкал спящих подчиненных и приказал ехать обратно.
– Эх, сейчас бы пошамать! – мечтательно сказал Чуднов, протирая глаза. – В животе подвело – сил нету! Товарищ Сидорчук, что же это у нас за служба такая, что с утра, почитай, крошки во рту не держали? Солдат должен быть накормлен, обут и весел. А тут никакого веселья! Может, прихватим с собой вот эту? Для рациона?
Он подмигнул в сторону тощей курицы, которая продолжала вертеться возле автомобиля.
Сидорчук показал ему кулак и грозно заявил:
– Я тебе прихвачу! Если солдат, значит, терпи! Я, между прочим, как и ты, с утра ничего не ел. Приедем в Веснянск, там что-нибудь придумаем.
Они возвратились в Веснянск, когда уже начали сгущаться сумерки, а над кустами с гулом проносились майские жуки. Во многих домах теплились огоньки, а над входом в здание ГПУ гордо пылал большой электрический фонарь. Сидорчук подумал о Ганичкине, который все еще сидел под замком в подвале, и немного повеселел.
«И пускай пока сидит, – решил он. – Может, товарищ Зайцев за него и головой отвечает, а то и чем еще. Он как хочет, а моей веры этому человеку нет. Чем он крепче заперт, тем мне будет спокойнее. Завтра разберемся. Утро вечера мудренее, как говорится».
Он нашел Черницкого в том же кабинете. Начальник местного ГПУ сгорбился над письменным столом и читал какую-то брошюру, отчеркивая важные места красным карандашом.
– А, это ты! Вернулся? – спросил он, поднимая голову. – А я вот Маркса штудирую, повышаю уровень. Ну, как ты съездил? Получил добро на своего контрика?
– Да вот шиш там! – сердито ответил Сидорчук. – Чем-то он им приглянулся, что от сердца оторвать его не могут! Ох, доведет нас этот осколок империи до беды! Ты, в общем, товарищ Черницкий, подержи его теперь до утра, чтобы не путался под ногами. А я с твоим прибалтом спокойно побеседую. Зубы свои он поправил, что ли?
Черницкий задумчиво посмотрел на него и сказал:
– Тут вот какая штука. Ты уехал, а примерно через час и он явился. Без тряпки своей, и морда вроде не опухшая. В рамках морда. Да у него под бородой не поймешь ни черта! Одним словом, с виду человек как человек, может исправно нести службу. Понадобился он мне после обеда, а его и нет. Спрашиваю, мол, где Балцетис? Кто-то видел, будто он домой пошел. Послал я за ним нарочного. Ведь это же непорядок, когда каждый по своему разумению будет домой уходить. Для того начальство над тобой поставлено, чтобы доложить. Правильно?
– Ну и?.. – нетерпеливо спросил Сидорчук, потому что Черницкий вдруг замолчал.
– Черт его знает! – Черницкий пожал плечами. – Нету его дома. Вообще никого, ни его, ни хозяйки. Вернулся ни с чем нарочный. Завтра разбираться будем.
– Нет, так не пойдет! – сказал Сидорчук. – Мне он сегодня нужен. Ты мне давай кого-нибудь, кто знает, где он живет, я сам к нему пойду. Это во-первых. А во-вторых, ты подобрал бы у себя в отделе комнату, где мы с ребятами могли бы поселиться. Нам удобств не нужно, было бы где голову приклонить.
– Есть на втором этаже комната, – кивнул Черницкий. – В самом конце коридора. Только там у нас всякая рухлядь свалена.
– Вот и хорошо. Я своим ребятам скажу. Пускай они все там разберут, лежаки устроят. В гостиницах нам накладно, да и ни к чему это. Лишние глаза да уши, сам понимаешь. Вот тут, среди своих совсем другой коленкор.
– Да я только «за», – сказал Черницкий и улыбнулся. – Отряд мой усилишь. У меня ночью тут пятеро дежурят, да сам я обитаю. Вас, считай, четверо. Всего десять человек получается. Сила!
Сидорчук хотел еще раз заметить, что не считает бывшего жандарма за своего, но ничего не сказал. Ему было противно повторять постылую фамилию.
Он еще раз попросил дать провожатого и добавил:
– Мы подъедем туда на машине. Нам еще кое-какие пожитки забрать надо. Остались в том доме, где мы ночевали. Туда и обратно. Думаю, беседа у нас с Балцетисом недолгой будет.
– Да уж, из него слова лишнего не вытянешь, – согласился Черницкий. – Даром что на прибалта не слишком похож, а по характеру – точно, он.
– Ты его вообще хорошо знаешь?
Черницкий пожал плечами.
– Нас всех сюда из Пензы перебросили. Там и формировались – с бору по сосенке. На месте притирались. Могу только сказать, что никого из своих упрекнуть не могу. Ребята геройские. Под пулями проверены. А в провожатые я тебе Макарова дам. Это мой заместитель. Он у нас в другом конце живет. Женился в прошлом году на местной. Вдова с двумя ребятишками. Ну а что? Зато всегда обед готов, постирать там, приголубить. Жена – это великое дело, между прочим. Да и дети вроде как с отцом. Одним словом, он вас проводит, а там уж сами.
– Нет вопросов, – сказал Сидорчук.
Скоро московские гости с проводником поехали к Балцетису. Видно было, что Макарову жуть как не хотелось отправляться туда. Он желал бы побыстрее оказаться с женой и детьми, но из уважения к столичным персонам старался не выказывать своего разочарования.
Сперва они заехали к учителю Талалаеву, забрали свои вещевые мешки и объемистый, перехваченный толстыми ремнями саквояж Ганичкина. Сидорчук смотрел на эту штуковину так брезгливо, точно она была предметом одушевленным.
Учитель был крайне взволнован. Его не отпускал ночной ужас. Кроме того, он предполагал, что чекисты могут заподозрить его в соучастии, и был готов к немедленному аресту. Узнав, что делать этого никто не собирается, он пришел в восторг, расслабился и принялся без остановки болтать. Среди словесной чепухи, которую он на радостях нес, попалось, впрочем, и кое-что интересное. Он неожиданно вспомнил, кто может свидетельствовать о том, что здесь творилось пять лет назад.
– Вспомнил, товарищи, кто способен вам помочь! – тараторил он, размахивая руками. – Вчера просто не сообразил. Все как снег на голову… Да и запамятовал, если откровенно. Столько всего навалилось. Эти ужасные годы, пожар Гражданской войны, так сказать!.. Войдите в положение старого человека. Одним словом, вот вам материал к размышлению. Адресок запишите или запомните. Тут рядом, через пяток дворов. Улица наша – Вишневая, а дом под номером четвертым. Хозяйка Надежда Ивановна Бокова, вдова аптекаря. Муж ее в Гражданскую сгинул бесследно, а она сама – женщина болезненная. Никуда уехать не смогла, так тут все годы и прожила. Красные, белые, бандиты!.. Голодала, конечно. Вот она может что-то знать про вашего товарища.
