Макаров, слушая учителя, неожиданно глуховато рассмеялся. Странно было видеть улыбку на его желтом, суровом лице. Сидорчук покосился на него с удивлением.
– Интересно, – сказал Макаров. – Мы ведь как раз к ней сейчас и едем, к Надежде Ивановне. Это у нее Балцетис обосновался.
– Да, верно, комнату она сдает, – подтвердил Талалаев. – Все какое-то вспомоществование. Одинокой женщине теперь трудно.
– Всем трудно, – отрезал Сидорчук. – А вы думали, как новый мир строить, пока старый до конца не сломали? Еще немало крови прольется, учитель, уж извините! Но это ничего! Народ просыпается – вот что главное. Трудовой народ. Все по-нашему будет. Вы не глядите, что опять эти повылазили – в штиблетах. Это ненадолго. Эх, да что я вас агитирую? Сами должны понимать, раз учитель. А мы поедем. Мы вообще туда и направлялись. Получается, что вы нам вдвойне правильный адрес дали. И на том спасибо.
Побросав мешки в машину, они двинулись дальше. Дом номер четыре был самый обыкновенный, потемневший от дождей и снегопадов. Крыша кое-где прохудилась. У ворот буйно разрослись лопухи и одуванчики. Забор чуть наклонился в сторону улицы.
Сидорчук неодобрительно покачал головой и буркнул себе под нос:
– Все-таки мужик. Мог бы и руки приложить.
Толкнув покосившуюся калитку, он вошел во двор и поднялся на крыльцо. Ни собаки, ни какой другой живности при жилье не было. Вообще все здесь свидетельствовало о полной запущенности – сорная трава у самого дома, ступени, прогибающиеся под ногой, разбитая дубовая бочка, почему-то валяющаяся посреди двора. Запущенный сад за домом тонул в густом сумраке. Судя по всему, у хозяйки не было ни сил, ни желания сохранять порядок, а постоялец тоже ни во что не вмешивался.
Егор Тимофеевич еще раз сурово мотнул головой и постучал в окошко. Резкая дробь разнеслась, казалось, по всей улице. Однако в доме на стук никто не отреагировал.
– Вот и днем так же, – сказал Макаров за спиной Сидорчука. – Парнишка, которого за ним посылали, говорит – тишина, никого нету. А куда они могли деться? Старуха, у которой он живет, вообще никуда не ходит, слабая она, душа в теле едва держится. А ему куда? Может, пьяный лежит? Вообще в этом его не замечали, не подвержен такой слабости. Разве что, может, с этим зубом своим? В прошлом году у меня, помню, тоже зуб раздуло. Так я не то что водке – застрелиться был рад. Хорошо, дантист под рукой оказался и выдрал его, заразу, а то я бы точно пулю себе в лоб пустил!..
– Этот же был у дантиста, – напомнил Сидорчук. – Черницкий ваш говорит, что после обеда он уже нормальный к нему приходил. Вот как, значит. А мы сегодня, между прочим, не обедали даже.
– Ага, – вздохнул Чуднов, который с печальным видом терся рядом с Макаровым. – Ни крошки во рту не было. С самого утра. Ну до того кишки подвело, просто мочи нет! Кобеля непаленого сейчас съел бы, честное слово!
– Ты про кишку свою забудь! – цыкнул на него Сидорчук. – О деле думай! Между прочим, не один ты тут голодный. Вот разберемся насчет зуба, дисциплины и прочего, тогда про ужин будем думать. Ничего страшного, если натощак сегодня ляжем. Злее будем.
– Да не расстраивайтесь вы насчет ужина, – добродушно сказал Макаров. – Ко мне зайдем, жена покормит чем бог послал. Очень просто. Давайте уже и поедем! А то стемнеет скоро. Нету тут никого. Хотя куда они могли деться – ума не приложу.
– Вот и я тоже никак в толк не возьму, – озабоченно сказал Сидорчук. – То есть когда он позарез нужен, его нету. Я ему что тут, в игрушки играть приехал?
Он с удвоенной энергией заколотил в темное окошко. Тревожное дребезжание стекла отозвалось в доме паническим эхом. Где-то поодаль, в садах залаяла собака. Но в доме стояла тишина.
– Не нравится мне это, да и все тут! – заключил Сидорчук. – Куда они все подевались, черт их дери?
В сердцах он толкнул входную дверь. Она вдруг со скрипом наполовину отворилась и замерла, будто испугавшись чего-то.
– Во как! – удивленно произнес Макаров. – Вообще-то тут давно разучились с незапертыми дверями сидеть. Особенно по ночам. Странно.
– Так странно, что и не сказать, – заметил Сидорчук, обернулся к Чуднову и приказал: – Ну-ка, сгоняй к Егорову. У него фонарь в машине имеется. Обследуем, что у них тут творится, – и повторил, качая головой: – Не нравится мне это!
Чуднов сбегал. Чекисты зажгли фонарь и цепочкой, стараясь не шуметь, вошли в дом. В сенях ничего примечательного не было – все те же запустение и беспорядок. Дальше в комнате выделялась белым айсбергом русская печь. Здесь тоже все оказалось разбросано, стулья перевернуты. Было похоже, что кто-то учинил тут разгром. Неопределенно хмыкнув, Сидорчук поднял фонарь повыше и стал осматриваться.
Макаров тронул его за плечо и тревожно сказал:
– Гляди! На полу гляди!
Сидорчук посмотрел туда, куда указывал Макаров. Василий вдруг охнул и полез в кобуру за револьвером. По полу была густо размазана кровь.
Глава 8
– Постой, ты хочешь сказать, что Балцетиса убили, да?! – На лице Черницкого было написано полное недоумение. – Зарубили топором?! Но кто?! Нет, я понимаю, врагов у нас тут хватает, но у Балцетиса было оружие. Не такой он человек, чтобы позволить забить себя, как быка на бойне. Он стал бы отстреливаться! Просто так не дался бы. И потом… Никто же не видел его убитым, ведь так?
Они сидели в кабинете Черницкого вчетвером, расположившись кружком вокруг стола: сам начальник отдела, Сидорчук, Макаров и Василий Чуднов. Неверный свет закопченной керосиновой лампы выхватывал из темноты их лица, причудливо очерченные и желтые, как глина. В углах комнаты тьма лежала густо и тяжело, точно груды черного неподъемного войлока. Электрические провода по каким-то причинам были доведены только до входа, чтобы горел фонарь, даже ночью высвечивая гордую вывеску ГПУ. В здании для освещения по вечерам пользовались кто чем мог. В городе электричество приживалось плохо, да и телефонная связь работала с перебоями. Черницкий, который так и не полюбил Веснянск, называл его заколдованным местом.
– Я тебе русским языком говорю, – принялся повторно объяснять Сидорчук. – Дом пустой – раз, кровища кругом – два, топор валяется, лезвие в крови и в волосах – три. Разгром кругом, это, считай, четыре. Чего тебе еще нужно? Я прямо скажу, какие у меня подозрения. Очень просто вышло. Балцетиса убили, чтобы я от него ничего не узнал. Все сходится. Я понимаю, чьих рук дело. Опять эта жандармская сволочь!
– Постой, да он же сидит! – удивился Черницкий. – Заперт крепко, на два замка. Тут никаких сомнений быть не может.
– Мало ли что сидит, – хмуро сказал Сидорчук. – Мало ли… Не знаю. Сообщник у него – следит за нами.
– Какой к черту сообщник? – пожал плечами Черницкий. – Про то, что ты хотел говорить с Балцетисом, между прочим, знали только мы с тобой. Ты меня, что ли, в сообщники записать хочешь?
– Тебя мне подозревать не с чего, – сердито сказал Сидорчук. – Но ведь не зря же вокруг нас все время какие-то чудеса происходят. То банда лесная, то в учительском саду стреляют, то твоего бойца топором зарубили.
