Сидорчуку не хотелось больше видеть никого из местных жителей. Он решил отправиться в какое-нибудь уединенное место, чтобы хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию. Заброшенный монастырь подходил для этого лучше всего. Обитатели городка старались туда не заглядывать. Слишком много тяжелых воспоминаний было связано у них с монастырем.
Говорили, что в самом начале Гражданской войны здесь были расстреляны монахи, не успевшие сбежать. Потом некоторое время в развалинах прятались дезертиры, резавшие по ночам запоздалых прохожих. Именно здесь разыгралось сражение небольшого гарнизона Веснянска с превосходящими силами белых. Красноармейцы, взятые в плен, были расстреляны и похоронены в общей могиле на территории монастыря. Жутковатое место.
Но Сидорчук не боялся мертвых. Религиозные штучки на него не действовали. Ему надо было убедиться, что в монастыре нет живых людей. Нежелательные свидетели куда опаснее мертвецов! Да и осмотреться заранее не мешало, чтобы не плутать ночью среди камней и крестов. При этом он, само собой, вспомнил про Ганичкина и покрыл его в уме последними словами.
При ближайшем рассмотрении монастырь выглядел куда внушительнее, чем представлялось издали. Когда-то здесь царила чинная, размеренная жизнь, подчиненная своим законам, непонятным Сидорчуку. Это был как бы город в городе. Жилища, хозяйственные постройки, часовни, церковь, погост. Многочисленная братия в черных одеяниях возносила молитвы, занималась хозяйством.
Теперь эта территория пребывала в страшном запустении, была изрыта ямами, завалена мусором и заросла бурьяном. В главном здании сорваны двери, выбиты окна, стены покрылись копотью, крыша зияла прорехами. Покосившийся церковный купол уже давно лишился креста. Они были повалены и на маленьком монастырском кладбище. Здесь тоже остались следы боя. Среди камней можно было без труда отыскать винтовочные гильзы, позеленевшие от времени. Вокруг могил в изобилии цвели одуванчики, весело сверкая на солнце живым золотом.
Сидорчук в одиночку обошел развалины и нигде не обнаружил присутствия человека. Тем не менее он и этим остался недоволен. Ему казалось, что Ганичкин мудрит. Вся эта конспирация, ночные встречи на кладбище, переодевания – просто глупая игра, целью которой было набить себе цену. Он поступил бы иначе. Арестовал бы всех подозрительных, кто мог знать хотя бы что-то, посадил под арест, на хлеб и воду, и допрашивал до тех пор, пока кто-нибудь не заговорил бы. Но начальство в Москве считало иначе. Егор Тимофеевич уважал руководство, но сейчас был уверен в том, что и оно заблуждается. Ничего этот жандарм не найдет. Правда, и он сам ни черта пока не разыскал, кроме старого офицерского мундира. Чей он, кстати?
Сидорчук задумался. Постнов исключается. Женщина, с которой он жил? Егор напряг память и припомнил, что как будто бы был какой-то разговор про брата-офицера. Еще карточка фотографическая в комнате стояла. Если брат вернулся…
Да, вот этим и нужно заняться. Допросить с пристрастием всех без исключения. Если тут появлялся офицер, соседи обязательно должны были заметить его. Офицер – это враг! Он вполне мог убить Постнова, захватить бриллианты и сбежать вместе с сестричкой. Да, она тоже в этом замешана. Нанесла предательский удар в спину.
Сидорчук даже чуть повеселел, придумав такую версию. В ней все сходилось, не оставалось места для загадок. Но радость была недолгой. Егор Тимофеевич сообразил, что если неизвестный офицер сбежал с бриллиантами, то настичь его по прошествии стольких лет вряд ли удастся. Выходило, что Постнова, старого товарища, самоотверженного революционера, уже нет на свете.
Чепуха какая-то получается!.. Не мог Постнов вот так просто подставиться под удар. Не в его это характере. Хотя почему не мог? Связался же он с этой особой!.. Что и говорить, баба, конечно, не простая. Даже совсем не баба, а, как говорится, женщина. Столько лет прошло, и видел ее Сидорчук всего ничего, а не выходила она у него из памяти, хоть ты тресни! Что-то было, видно, в ней колдовское, ведьмовское. В каждой бабе непременно заключена частица нечистой силы. Для революции от них видимый вред. Вот победит рабочий класс по всей земле, тогда, конечно, любовь будет, дети и все прочее. А сейчас вон как все оборачивается. Кровью и глубокой скорбью. Еще предательством, хуже которого ничего не может быть на свете.
Взять хоть Балцетиса. Если, конечно, жандармская шкура не ошиблась на этот раз, и чекист в самом деле прикончил старуху-хозяйку. Трудно было поверить в такую сказку. Проще представить то, что лежало на поверхности. Убили чекиста Балцетиса враги, те же самые, что стреляли в Сидорчука, хотели сорвать его миссию. Егор Тимофеевич полагал, что за этим мог стоять Ганичкин, но тот в день убийства сидел в холодной. Нет, концы с концами никак не сходились.
Сидорчук даже застонал от досады и обиды на свое скудоумие, благо подчиненные не могли его слышать. Он привык решать проблемы штыком и пулей. Теперешняя задача явно оказалась ему не по зубам, но он должен был ее выполнить. Только кто бы сказал, как это сделать!
Егор дважды обошел вокруг монастырского здания. За его толстыми стенами некогда прятались от мирских проблем монахи, умерщвляли плоть в тесных кельях. Теперь везде было пусто.
Он сердито подумал: «Ну и что вы себе намолили, святоши? Шлепнули вас, а бог-то ничего и не заметил».
Зато в ту же минуту сам Сидорчук углядел в стороне за кустами что-то похожее на дыру, пробитую в стене ограды. Путаясь в густой траве, он пробрался к забору и обнаружил потайную железную калитку. Впрочем, сама створка, заржавленная и покоробленная, валялась по ту сторону забора, наполовину вросшая в землю. На ее месте действительно зияла дыра, арка, щетинившаяся выщербленными кирпичами, через которую можно было пройти, лишь смиренно согнувшись.
Сидорчук поколебался, но так и сделал. Оказавшись по ту сторону забора, он выпрямился во весь свой немалый рост и, недовольно жуя губами, осмотрелся.
Дикие кусты и здесь подступали к самой ограде. За ними тянулся неглубокий овражек. Дальше начиналась роща, густо поросшая в основном осиной, деревом недобрым, нескладным, от которого лес даже в ясный день становится мрачным и неуютным.
Все бы ничего, только показалось Сидорчуку, что от самой калитки к овражку тянется тропа или что-то на нее похожее. Кто-то ходил здесь, чьи-то ноги не один раз приминали травяной покров, и это показалось Сидорчуку странным.
Получалось, что не один Ганичкин облюбовал это проклятое место. Дурная слава заброшенного монастыря вполне устраивала еще кого-то. Возможно, это был бездомный бродяга, временно обретший приют за толстыми каменными стенами. Нельзя исключать, что какой-то любитель ставил здесь силки на птиц. Или же просто кто-то ходил этим путем в соседнюю деревню. Разумеется, причины могли быть самыми невинными, но Сидорчук был так устроен, что не верил в такие вещи. Особенно после всех тех передряг, что случились с ним в последние дни.
Сидорчук медленным движением вытянул из кобуры тяжелый маузер и, держа его в опущенной руке, медленно двинулся по еле приметной тропе к оврагу.
