Пробираясь в густой траве, он вдруг подумал, что Ганичкин мог подстроить ему тут ловушку. Лучше места не придумать, да и время жандарм выбрал подходящее. Вечером тут наверняка глаз коли – ничего не увидишь.
Правда, Егор Тимофеевич тут же себя одернул. Во-первых, много их было, жандармов, юнкеров да кулацких выродков, которые пытались лишить жизни революционера Сидорчука. Только ничего у них не вышло, кишка тонка! Во-вторых, в уме он уже начинал склоняться к тому, что, может быть, Ганичкин ни в чем и не виноват. Вот и в Москве не зря же ему доверили такое дело. И вообще, убей он сейчас Сидорчука – ему уже вовек не оправдаться и не отмыться. Все подозрения будут против него. Это все равно что самому положить голову на плаху. Этот жандарм слишком хитер, раз сумел выбраться живым из кровавой каши, пережить революцию, Гражданскую войну и пристроиться на службу в ЧК. Личная неприязнь не настолько застилала глаза Егору, чтобы он не понимал таких очевидных вещей.
Он выругал себя за излишнюю предусмотрительность, продолжил путь, вскоре перевалил через овражек, углубился в рощу и нашел то, что искал. На крошечной полянке среди высоких осин обнаружился убогий шалаш из пожухших веток и следы кострища.
– Вот, значит, как, – пробормотал Сидорчук.
Шалаш был невелик и мог вместить не более одного человека. Егор заглянул внутрь и разглядел импровизированное ложе из примятой травы и соломы. Рядом обнаружился небольшой сверток из серой тряпицы. Сидорчук без колебаний размотал его и увидел краюху хлеба и кусок старого сала, к которому прилипли табачные крошки. Судя по тому, что хлеб совсем не зачерствел и был завернут в тряпицу очень аккуратно, хозяин его еще собирался к нему вернуться.
– Так-так! – покачал головой Егор, складывая все обратно. – И чьих же ты будешь, товарищ? Для чего ты живешь тут, будто зверь лесной? Почему не идешь к людям, туда, где тебе положено быть?
На эти вопросы Сидорчуку никто не собирался отвечать. Только осины над головой бормотали что-то все торопливее и тревожнее. В этом нарастающем шуме Егор не сразу уловил новый звук, который вдруг донесся из хмурой осиновой чащи. Он мигом вскочил на ноги и приготовил оружие.
Кто-то шел по роще прямиком к шалашу, треща ветками и не особенно стараясь скрыть свое присутствие. Видимо, этот товарищ никак не предполагал, что его здесь ждут, или ему просто нечего было опасаться. Сидорчук, впрочем, так не думал. Да, он и назвал про себя незнакомца «товарищем», но на самом деле не спешил испытывать к нему никаких добрых чувств. Более того, для начала Егор Тимофеевич собирался подержать гостя на мушке, пока не выяснятся его намерения и возможности.
Он поднял ствол маузера, отступил в сторону и прижался к дереву. Шаги приближались, уверенные, мужские, совсем не похожие на расслабленную поступь бродяги. Через минуту человек раздвинул ветви, вышел на край поляны и замер.
Он был среднего роста в бесформенной, не по сезону куртке и шляпе с широкими полями, надвинутой глубоко на лоб. Сидорчук не успел рассмотреть его лица, а незнакомец уже увидел опасность, стремительно повернулся и обратился в бегство. Темная фигура мелькнула меж бледно-зеленых стволов и исчезла. Только треск веток и шуршание листвы указывали на чье-то присутствие.
– Стой! – запоздало крикнул Егор и выстрелил из маузера, метя выше самой высокой осины. Он не собирался никого убивать.
Эхо выстрела заметалось по округе. Стайка испуганных лесных птиц метнулась над деревьями. Сидорчук пустился в погоню.
Он был слишком грузен для беготни по лесу и сразу стал здорово отставать. Незнакомец же категорически не желал встречи и улепетывал во все лопатки. Черная тень его на миг возникала среди зелени леса и тут же пропадала.
Егор не на шутку рассердился и отбросил в сторону церемонии. Он присел на одно колено, тщательно прицелился и, как только беглец в очередной раз мелькнул в отдалении, нажал на спуск. Прогремел выстрел, по кустам метнулось эхо. Беглец резко шарахнулся в сторону, но ни на секунду не прекратил движения. Он колобком укатился за деревья и исчез. Сидорчук выругался в полный голос и снова побежал.
Со стороны монастыря грохнули подряд два выстрела. Похоже, Егоров с Чудновым решили хотя бы так подбодрить своего командира. Егор пожалел, что не взял с собой Василия с его молодыми быстрыми ногами и острым глазом. Но делать было нечего, приходилось самому расхлебывать собственные ошибки.
Он пробежал еще метров тридцать и увидел широкополую шляпу, валяющуюся на земле. Убегая, незнакомец потерял ее. Сидорчук не стал останавливаться. Эта шляпа наверняка заинтересует следопыта Ганичкина, но подобрать ее никогда не поздно.
Егор тяжело бежал по зарослям, то и дело спотыкался о валежник, уже не надеялся догнать прыткого незнакомца, и вдруг роща кончилась. Впереди лежал склон, поросший травой и кустами, обрывавшийся в очередной овраг. Дальше темнел уже плотный, серьезный лес, в котором можно было спрятать целую роту.
Человек, которого преследовал Сидорчук, уже перебрался через овраг и собирался рвануть к лесу. До него было метров пятьдесят-семьдесят, и Егор решил стрелять. Он прицелился, сердито щуря глаз, и вдруг беглец обернулся. Наверное, он хотел убедиться в том, что погоня безнадежно отстала.
Теперь Сидорчук наконец-то увидел его лицо. От неожиданности рука дрогнула, и пуля из маузера ушла высоко в небо. Кровь ударила Егору в голову.
Он уронил оружие, бессильно упал на колени и потрясенно пробормотал:
– Не может быть! Нет, этого не может быть!..
Тот, в кого стрелял Сидорчук, больше не оборачивался, в два счета преодолел открытое пространство и скрылся в лесу.
Глава 12
Жизнь господина Ганичкина уже не раз висела на волоске. С тех пор как трудовой народ России сбросил со своих плеч цепи векового рабства, бывшему ротмистру приходилось туго. За эти годы с ним случилось столько метаморфоз, что хватило бы на дюжину авантюрных романов. Три раза его расстреливали, дважды взрывали в поездах, семь раз обвиняли в предательстве и пару раз в краже значительной суммы денег. Физиономию ему били несчетное количество раз. Трижды он был ранен с помощью огнестрельного и дважды – холодного оружия. К счастью, всегда легко, неопасно.
Алексей Петрович давно уже растерял все, что имел – близких, друзей, любимых. У него теперь не было дома, твердого дохода и привычного круга общения. Он не строил планов на будущее и не тосковал о прошлом. Мастер сыска сделал проще – стал философом. Отдавшись течению, он мчался щепкой в водоворотах времени, готовый в любой момент пойти на дно или, если повезет, кружиться и барахтаться на плаву хоть целую вечность. Ему было любопытно, как долго он сумеет продержаться в этом кавардаке. Умирать господин из бывших, пожалуй, не спешил, но понимал, что вряд ли может серьезно повлиять в данном вопросе на судьбу, поэтому любую опасность воспринимал не только с холодком в груди, но и с философским смирением.
Так же он отнесся и к своему новому провалу. Иначе сложившуюся ситуацию назвать было сложно. Хитрый и циничный Зуб сразу разгадал его несложную комбинацию. Упорствовать не имело смысла. Любое запирательство лишь увеличило бы подозрения Зуба. Ганичкин отступил, чтобы в перспективе наверстать упущенное.
