– Я их и пальцем не тронул. Это цепь нелепых совпадений, господин ротмистр. Судя по всему, кто-то из красных активистов, спасаясь от вас, ворвался в наш с сестрой дом. Он угрожал нам револьвером, заставил его спрятать, а когда пришли солдаты, убил унтера, застрелил офицера и бежал. Я не имею к этому человеку никакого отношения. Ваши люди могут подтвердить мой рассказ.
– Вот как! – Затаулин пристально посмотрел на нижних чинов, почтительно замерших у дверей. – Так что же? Там и в самом деле присутствовал кто-то еще?
– Так точно, ваше благородие! – доложил казак. – Был злоумышленник. Поливанов по нему выстрелил, но не попал. Ушел тот садами. Прыткий оказался.
– Гм, история… – Затаулин прошелся в задумчивости по комнате, звякая шпорами. – Впрочем, она мало что меняет в вашей судьбе, господин Полежаев. Я готов поверить вашему рассказу о неизвестном злодее. Я не трону вашей сестры, потому что с женщинами не свожу счеты. Но вас я щадить не намерен. Для меня вы дезертир. Вы нарушили присягу, обесчестили себя и бросили тень на все белое дело. Вы должны быть примерно наказаны. Сегодня у нас пир победителей, а завтра вы будете расстреляны на главной площади под бой барабанов! По-моему, неплохой конец для такой крысы, как вы. Не находите?
Полежаев не выказал ни удивления, ни страха. Похоже, он заранее настроился на худшее и ни на что не надеялся. Обещание же Затаулина не трогать сестру даже воодушевило его.
– Можете думать обо мне все, что вам угодно, ротмистр, – сказал он. – Но вы, по-моему, совершаете роковую ошибку. Взгляните вокруг беспристрастно, и вы поймете, что обречены. Сегодня вы погубите меня, но завтра…
– Все! Эта большевистская агитация уже навязла в зубах! – оборвал его Затаулин и небрежно махнул солдатам. – Отведите его в подвал и хорошенько заприте там! У него не должно быть ни одного шанса сбежать. Головой отвечаете!
– Слушаюсь, ваше благородие! – Тулобеев щелкнул каблуками. – Исполним в точности! Не сбежит!
Вдвоем они скрутили Полежаева и вывели в коридор.
Когда за ними закрылась дверь, Затаулин обернулся к своим офицерам и с горьким смешком сказал:
– Самое смешное, господа, что этот иуда в сущности совершенно прав! Мы обречены. Но это ничего не меняет. Завтра он будет расстрелян, а мы покинем Веснянск и пойдем на юг. Во всяком случае, память о нас у жителей этого городка сохранится очень надолго! Мы останемся здесь в качестве легенды, господа, даже когда наши кости будут гнить где-нибудь в степях Украины!..
– Господин ротмистр, предлагаю помянуть раба божьего подпоручика Самсонова! – громко сказал Древницкий, вставая из-за стола. – Обидная смерть, что говорить, но зато ему не в чем себя упрекнуть на том свете. Пускай земля ему будет пухом!
Они наполнили стаканы, молча выпили стоя. Потом поручик Шелепин упал на стул, изо всех сил хватил кулаком по столу и заплакал. Офицеры пили еще и еще, до темноты в глазах.
Когда Древницкий очнулся, за окном уже смеркалось. В комнате висел густой ядовитый запах перегара. Древницкий сморщился от сильнейшей головной боли и едва пошевелил во рту одеревеневшим языком.
«Это как же я так назюзился? – с тоской подумал он. – Силы небесные! Погибель наша! Что же делать-то? Выйти разве на свежий воздух?»
Он обнаружил, что, как и прежде, сидит за столом, уронив голову на сложенные руки. Пытаясь подняться, он вдруг услышал негромкий и торопливый женский голос, который в тот миг показался ему волшебным. Это было сновидение или галлюцинация. Древницкий не мог поверить своим ушам, но поднял голову и увидел возле окна странную пару.
Рядом с сумрачным, еще не отошедшим от хмельного обморока Затаулиным стояла изящная молодая дама в короткой шубке и кружевном платке, наброшенном на голову. Что говорила эта женщина, Древницкий никак не мог разобрать. Ее слова сливались в его воспаленном мозгу в какое-то умоляющее тревожное журчание.
«Как мимолетное виденье, – мучительно подумал Древницкий. – Как гений чистой красоты. Неужели такое еще возможно? Или это у меня пьяный бред?»
Поднимаясь, он задел пустые бутылки, стоявшие на столе. Они с грохотом покатились на пол. Затаулин мельком обернулся. В полумраке его лицо казалось сейчас обглоданным черепом: неподвижные черты, темные глазницы, почерневшие, провалившиеся щеки. Но женщина не сводила с него прекрасных глаз. Она даже пьяного Древницкого не заметила. Зато он разглядел ее очень хорошо, и сердце его облилось кровью от зависти.
– Почему прекрасная дама должна достаться ротмистру Затаулину? Это же нонсенс. Ротмистр Затаулин чудовище. – Древницкому казалось, что он произнес это вслух.
Ротмистр наконец-то сосредоточил на нем взгляд и повелительно бросил:
– Древницкий, дружище, будьте так любезны, зажгите свечи!.. Нам сейчас как никогда нужен свет, не так ли, мадам?
По голосу, звучавшему ровно, но медленно, с металлическим присвистом, было ясно, что ротмистр пьян в стельку, до безумия. Но в этом его состоянии начинала работать некая система. Затаулин сейчас был предельно собран, только на особый лад. Через миг он мог отдать приказ идти на Москву или же просто послать вестового за очередным ведром самогона.
Древницкий, постепенно собираясь с мыслями, отыскал пару свечей, столько же подходящих посудин, воткнул в них стеариновые цилиндрики и поджег. Неверный желтый свет озарил загаженную поверхность стола.
– Прошу прощения за беспорядок, мадам! – церемонно произнес Затаулин и жестом пригласил женщину подойти к столу.
Древницкий отошел в тень и молча наблюдал за странной парой. Он никак не мог решить, привиделась ли ему эта прекрасная незнакомка или она существует на самом деле. Если это чудесный сон, то зачем в нем оказался полубезумный, жестокий ротмистр Затаулин, давно набивший оскомину не только Древницкому, но, наверное, и самому себе? Нет, это была явь, пусть невероятная, просто невообразимая.
«Дыша духами и туманами… – пронеслось в голове у Древницкого. – Но кто она? Откуда в этой дыре такая бездна обаяния?.. Впрочем, бог с ней! Завтра мы снимаемся и больше никогда…»
Ему захотелось выпить.
Между тем женщина и ротмистр продолжали разговор, совершенно не обращая внимания на присутствие свидетеля. Если мозг Затаулина, пожираемый похмельем, воспринимал действительность выборочно и на деталях вроде Древницкого не сосредоточивался, то женщина пребывала в крайнем волнении. Она вряд ли осознавала, что в комнате находится кто-то еще. Дама говорила, не умолкая, стремясь во что бы то ни стало убедить в чем-то Затаулина. Древницкий вслушивался в этот журчащий умоляющий напев и вдруг понял, кто перед ним.
– Господин ротмистр, поймите же! Кроме брата у меня не осталось никого, ни одной живой души! Наверное, вы судите о его поступке по-своему справедливо. Вы – рыцарь, ведете святую войну. Но, умоляю, проявите милосердие! Пощадите! Я готова на все, поверьте! Какая вам польза от того, что вы казните слабого, неспособного на подвиг человека?.. Это ведь не он убил ваших людей! Брат стал невольным свидетелем, он сам оказался жертвой! Тот человек размахивал оружием, грозил убить нас. Это были не пустые слова. Для него человеческая жизнь ничего не значит. Мы видели, как он расправился с вашим офицером. Это было чудовищно. Умоляю, пощадите! В знак благодарности я готова отдать вам то единственное, что у меня есть. Это бабушкины драгоценности. Берите, прошу вас!
