Позже они сидели за богатым ужином, отпивая вино из высоких серебряных бокалов, ели сочное мясо, вареные артишоки, студенистое мясо осьминогов, вскрывали панцири омаров, так хорошо идущих к белому итальянскому вину. И супруга Людовика, Иоланта, в прическе, открывавшей высокий лоб, украшенный ниткой крупного жемчуга, с обнаженными до коротких, доходящих только до локтей, рукавов руками, в атласе, раскрытом на полной груди, где белейшая, отделанная серебряным кружевом сорочка да ряды драгоценных бус только и скрывали рвущиеся наружу коричневые соски, отставляя точеные мизинцы с накрашенными, ухоженными ногтями, изящно разрезала каплуна, поглядывая на Коссу исподлобья тем ждущим взглядом самки, который Косса хорошо знал и уже невольно прикидывал, как будет раздевать королеву, когда… Когда она сама захочет этого и позовет к себе, ибо равно глупо было, как отказываться от ласк королевы, рискуя рассердить ее, превративши в Федру, отмщающую отвергнувшему ее возлюбленному, так и самому приближать их, нарываясь на возможный отказ и гнев рассерженного Людовика, а с тем и провал всей кампании против Владислава.
Да! Это произошло, и не в этот, и даже не в следующий вечер, а еще через три дня, когда Луи выехал со свитой встретить подходящие отряды наемных войск.
Иоланта раздевалась прямо перед ним, подурнев, почти разрывая шнуровку платья, и наконец, вылезти ногами из последней спущенной с плеч сорочки, глянула на него без улыбки, почти мрачно, вопросив:
– Что же ты не раздеваешься?
А два часа спустя, после стонов, вздохов, выкриков и слез, устало-измученная, чуть изумленно разглядывала Коссу, говоря:
– Вот ты какой? У меня этого никогда не было! Ни с кем! – И зарылась лицом ему в грудь, тихо рыча и покусывая заросшие густой шерстью соски, как какая-нибудь простая баба с рыбного рынка, грешащая неподалеку от толпы, за грудой сетей и лодок, не думая о том, что ее может увидеть любой случайно забредший сюда за малой нуждой рыбак или прохожий покупатель.
Косса, наконец, оторвал королеву от себя, поставил на ноги, впился ей в губы заключительным поцелуем. И по сжатым оскаленным зубам, по прикрытым глазам понял, что Иоланте надобно еще, что она не оставит его, пока не насытится, и он должен будет рисковать кампанией и завтра, и послезавтра, и вплоть до отъезда в армию.
Она сама забрала горстью свою грудь, и дала ее, почти впихнула ему в рот. В постели все жаждущие любовных ласк женщины, королевы и пастушки где-нибудь в горах, были одинаковы, и королевы, надо сказать, стеснялись при этом много меньше.
Выходя из королевской опочивальни, Косса с невольной горечью отметил в себе – йет, не потерю сил, а потерю того острого интереса к наслаждению, которое было у него в двадцать лет, к древнему, повторяемому со времен Евы действу, благодаря которому только и продолжается жизнь на Земле. «Неужели старею?» – помыслил он, нахмурясь в душе. А интересно, сколько до него было любовников у Иоланты?
Во главе союзного войска Бальтазар Косса стал сам. По суткам не слезая с седла, всюду успевая и все улаживая. Приходилось мирить кондотьеров, ублажать нравного Людовика Анжуйского, ободрять ополчения городов, изыскивая продовольствие для прокорма рати и в то же время схватками и фланговыми ударами отбрасывая все дальше неаполитанские войска. Он и сам не раз кидался в стычки, как встарь лез на абордаж, в упоительном восторге боя рубил и колол, срывая голос, собирал дрогнувшие ряды и вел конницу в головокружительные напуски, проламывая вражьи ряды. Он похудел, почернел, помолодел, глаза глядели безумно и неумолимо. Солдаты по его слову, ощущая тот же передающийся им огонь, бестрепетно шли под ливень стрел, уставя алебарды и копья, и одолевали! Были захвачены Орвиетто, Витербо, Монте-фиасконе, Корнето, Сутри, Нарни и Тоди. Армия неудержимо катилась вперед. В последний день сентября войска Коссы окружили Рим. Первого октября был занят собор Святого Петра и папский дворец, а еще через несколько дней замок Ангела.
Три месяца продолжалась блокада. Пошли дожди. В городе заканчивалось продовольствие.
Второго января, в редком порхающем снегу, который под копытами лошадей тут же превращался в грязь, ворота столицы западного христианства открылись перед войсками Коссы. (Окончательно очищен город был к 1 мая 1410 года.)
Косса тотчас послал депешу Александру V: «Рим свободен!». Пришла и еще одна радость: папу Александра V признал венгерский король Сигизмунд и правители государств Германии, раньше не признававшие его. Теперь Филарга не считали папой только в вотчине Бенедикта XIII, Кастилии и Арагоне, да в Неаполитанском королевстве продолжал сидеть Григорий XII.
Удручало Александра V лишь отсутствие денег. Но деньги давал Косса, и деньги шли на бесконечные пышные обеды… Филарг ударился в гастрономические изыски!
Любопытно, как ведут себя люди, добравшись до предела своих мечтаний.
Могучие завоеватели обычно погружаются в строительство, возводя огромные сооружения, типа города Суярвармана Ангкор Вата, или терм Каракаллы и дворцов и храмов Юстиниана Великого.
Какая-нибудь дама, исполнившая мечту повстречаться с английской королевой и принять благословление от самого папы римского, садится вязать носки.
Разбогатевший купец, ежели не строит храмов, то пускается в запой (и это еще не худший вариант!). А знаменитый ученый, звезда парижского университета, достигнув папского звания, предался обжорству, причем его обеды затягивались на многие часы, и у поваров уже не хватало фантазии выдумывать все новые блюда – sic transit gloria mundi!
Александр-Филарг рвался в Рим, в самом деле не понимая, почему ему нельзя туда воротиться, раз Рим освобожден?
– Нельзя! – отвечал Косса. – Перуджа, Остия и Тиволи еще в руках Владислава. Безопаснее пока оставаться в Болонье!
И папа переехал в Болонью.
Против Владислава была сочинена булла, со многими обвинениями. В частности в том, что он арестовал и заключил в тюрьму братьев Бальтазара: Микеле и Джованни, и двух его племянников, сыновей Гаспара Коссы. Судя по всему, Владиславу удалось захватить Искию.
В это время в тылу у Коссы, в Форлимпополи, поднял восстание бывший правитель, и Косса устремился туда, хорошо помня нелюбовь к себе жителей Форли. Восстание удалось подавить. Но, воротившись, Косса застал Александра V больным.
Такою же болезнью, пишет Парадисис (потеря аппетита, исхудание, вялость) заболела и Яндра делла Скала. И заболела еще до того, как Косса уехал в Форлимпополи.
XXXVI
В Болонье Косса сделал своей резиденцией тот самый дворец, в котором сидел в заключении и из которого похитил Яндру делла Скала. Возможно, в память о прошлом, в отместье, так сказать. И вот теперь на первом этаже этого дворца умирал исхудавший Филарг, папа Александр V, у которого, скорее всего, началась непроходимость желудка, а на втором – возлюбленная Коссы, Яндра делла Скала. Далее передаю слово Парадисису:
