– Пацаны! – завыл Черепков дурным голосом. –
Я все отдам! Все до копейки! Дайте мне еще один день, завтра я полностью
рассчитаюсь! Честное слово – рассчитаюсь!
– Конечно, ты рассчитаешься! – Серый прижал его к
стене и ударил под ребра. – Завтра на том свете ты со всеми рассчитаешься!
Нам приказано сегодня тебя замочить, а мы люди подневольные и послушные…
– Мне от него даже и денег никаких не хочется! –
проревел Жека, страшно вращая глазами. – Я на эту гниду так зол, что
больше хочу его на куски порвать, даже если приплатить за это придется…
– Я завтра вдвое заплачу! – верещал вконец
запуганный Константин. – Вдвое, честное слово!
А знаешь, Жека, – проговорил Серый с ленивой
растяжкой, – я ему почему-то верю. Вон, смотри, как он трясется, прямо как
кисель плодово-ягодный. .. Не может человек в таком состоянии врать! Уж раз он
нам говорит, что завтра отдаст – значит, точно отдаст!
– Вдвое, – напомнил громила.
– Конечно, вдвое, – подтвердил Серый, еще раз
встряхнув Черепкова, – значит, ты нам должен был пять тысяч зеленых, а
завтра принесешь десять. Понял, сучий потрох? Десять тысяч баксов, как одну
копеечку!
Черепков, по наблюдению Маркиза, мало что уже понимал. Он
только кивал головой радостно, сообразив, что сегодня его убивать не будут.
– И ты учти, чудо природы, – продолжал
Серый, – если завтра не отдашь – мы тебя разделаем и азербайджанцам
отдадим, которые шаверму готовят. И еще спасибо скажи, что мы люди честные,
баксами давали, баксами и берем. Я и то думаю – нужно бы с тебя евриками взять…
Еврик-то, он вишь как скакнул!
– Отдам, все отдам! – проблеял Черепков,
почувствовав, что в конце темного туннеля забрезжил свет и неминуемая смерть
хоть немного отдалилась.
Двухметровый Жека на прощание легонько ударил Серафиминого
зятя по почкам, отчего тот снова взвыл дурным голосом, и оба бандита
неторопливо удалились в глубину двора.
Черепков, поскуливая, поднялся, отряхнул плащ, огляделся по
сторонам и засеменил в том же направлении мелкими частыми шагами, по привычке
уставившись глазами в землю.
Леня выбрался из-за машины и вышел на Казанскую улицу, где в
«мерседесе» ждал его Ухо.
– Ну что, чем закончился забег на длинную
??истанцию? – осведомился тот, включая зажигание.
– Чем обычно, – задумчиво отозвался Леня, –
награждением победителя. Но я в очередной раз убедился, какую огромную роль
играют в нашей жизни случайные стечения обстоятельств!
Они снова выехали на Исаакиевскую площадь. Здесь побитый и
униженный Черепков как раз садился в свою скромную машину.
– Знаешь что, – Маркиз повернулся к
приятелю, – проследи-ка ты за этим хмырем, а мне нужно сделать еще
несколько неотложных дел.
– Не на этом же драндулете, – Ухо удовлетворенно
оглядел роскошный «мерседес», – он чересчур заметный! Ты поезжай на нем по
своим делам, а я найду себе что-нибудь попроще.
Он вылез из салона, освободив Лене водительское место, и
по-хозяйски оглядел машины на стоянке. Тут же он выбрал не слишком новый
«фольксваген», явно стоявший на одном месте уже несколько дней, открыл его чуть
ли не пальцем, завел без всякого ключа, как он это умел делать, и помчался
вслед за «Жигулями» Черепкова.
Черепков совершенно не собирался ехать на улицу Бутлерова,
где преданная теща варила для него неизменный наваристый борщ и жарила котлеты.
Он переехал Неву по Дворцовому мосту, свернул вправо по набережной, доехал до
Среднего проспекта Васильевского острова. Здесь он довольно быстро свернул на
Пятую линию и въехал в мрачный и тесный двор.
Ухо оставил «фольксваген» на улице и вошел во двор, мысленно
собравшись, потому что в проходные дворы Васильевского острова входить
небезопасно, это известно каждому обывателю. Ухо был молодым крепким парнем,
умеющим постоять за себя, и не слишком беспокоился. Но на этот раз, войдя во
двор, он приятно удивился. Небольшой квадратный двор был заасфальтирован и
чисто выметен, все двери подъездов были новые и выкрашены одинаковой
светло-коричневой краской. Ухо осмотрелся и все понял: во двор выходили задние
двери ресторана под названием «Капитан Врунгель», возле которых стояли два
респектабельных мусорных бака на колесиках.
Во дворе не было ни души, только крупный полосатый кот,
такой же респектабельный, как баки, поглядел на Ухо зеленым глазом.
«Ишь, отъелся как на ресторанных харчах!» – поразился Ухо и
покрутил головой в поисках своего клиента. Он успел заметить, как Черепков,
воровато озираясь, проскочил в подворотню в углу двора. Ухо сделал самое
равнодушное выражение лица и пошел за ним. Второй двор был полной
противоположностью первому. Асфальта не было и в помине. Когда-то, возможно еще
до войны, двор вымостили булыжником, теперь некоторые камни остались на месте,
а вместо остальных была всунута разная дрянь: битые кирпичи, куски досок и даже
целое бревно. Одну сторону двора занимал не дом, а странное сооружение с тремя
воротами, напоминающее гаражи. Ворота были хоть и дубовые, но ветхие и закрыты
на обычный амбарный замок. Возле ворот была куча старого тающего снега такой
величины, что сразу понятно: эти ворота никто давно уже не открывал. Ухо тут же
вспомнил, что он находится на Васильевском острове, что дома здесь очень старые
и что невиданное сооружение является не чем иным, как каретником,– который по
ветхости никому уже не нужен, но и снести его ни у кого руки не доходят.
Он успел заметить, в какой подъезд вошел Черепков, осторожно
вошел следом и отметил, что тот поднялся на третий этаж и позвонил в восьмую
квартиру. После чего Ухо выскочил во двор и стал внимательно наблюдать за
окнами третьего этажа. Ему повезло, через некоторое время в крайнем окне
зажегся свет и показались два силуэта. Один силуэт, несомненно, принадлежал
Черепкову, а второй был, безусловно, женским.
«К любовнице побежал прятаться», – сообразил Ухо,
поглядел еще немножко и пошел из двора, потому что из крайней парадной вышла
старуха с черной клеенчатой сумкой и с кривоногой моськой на поводке. Моська
тут же злобно залаяла и устремилась в атаку, старуха едва ее удержала.
Константин Черепков нажал кнопку дверного звонка с
непритязательной надписью «А. Бубенцова». Кроме этого звонка дверь квартиры
украшали еще четыре или пять разнокалиберных звонков с самыми разными
фамилиями, потому что восьмая квартира когда-то, давным-давно, принадлежала
генеральше Бокариновой и состояла аж из семи комнат. Генеральшу, понятное дело,
выселили в незапамятные времена, и помнила об этом только древняя старуха Софья
Никодимовна, занимавшая угловую комнату в этой же квартире, и то только потому,
что, по убеждению жильцов, находилась давно уже в глубоком маразме и связно
могла изложить лишь события семидесятилетней давности. Но Константина Черепкова
мало волновали страсти, кипевшие в восьмой квартире, в данный момент он был
озабочен собственными неприятностями.
