Но вот как раз теперь Леню Маркиза ужасно заинтересовало это
дело, уж очень захотелось понять, кто же он такой — Вася Зайкин. Кроме того, не
родился еще тот человек, который может безнаказанно взрывать Ленины машины.
Хотя, конечно, для слежки он угнал первые попавшиеся «Жигули», которые никак
нельзя было назвать своими, дело не в машине, а в принципе.
* * *
— Василий открыл дверь своими ключами и вошел в
прихожую. Васенька, это ты? — донесся из комнаты мамочкин голос.
— Конечно я, мамочка, кто же еще! — Василий
повесил пальто, вошел в мамочкину комнату и увидел обычную картину: мамочка, в
лиловом спортивном костюме, крутила педали велотренажера.
— Мамочка, не переутомляйся! — Вася подошел к ней
и чмокнул в щеку. Щека была намазана питательным кремом с запахом кокоса, и
Василий вытер губы носовым платком, прежде чем закончить фразу: — Тебе могут
быть вредны чрезмерные нагрузки.
— Ты намекаешь на мой возраст? — Мамочка
хихикнула. — Это невежливо! Васенька, ты не забыл, что у нас кончились
йогурты?
— Конечно мамочка, я купил твой любимый — яблоко с
грушей.
— Но, я надеюсь, не жирный?
— Конечно нет, полтора процента.
— Умница! — Мамочка замедлила вращение педалей,
затем остановилась и слезла с тренажера. Придирчиво осмотрев сына, она
проговорила: — Тебе пора к парикмахеру. Ты очень зарос. Запишу тебя на
следующий вторник к Марианне.
— Хорошо, мамочка, — Василий плюхнулся в кожаное
кресло. — Чем ты сегодня занималась?
— Как обычно. Пробежка, бассейн, визит к косметологу… в
моем возрасте нельзя запускать себя.
— Ты прекрасно выглядишь, мамочка.
— Кстати, Вася, я сегодня разговаривала с Олимпиадой
Степановной. Ты помнишь Олимпиаду?
— Московскую? На которой был мишка — талисман?
— Перестань придуриваться! Мою старинную подругу
Олимпиаду Степановну Свешникову!
— Ну конечно, мамочка, я помню Олимпиаду Степановну!
Кто же не помнит Олимпиаду Степановну!
— Так вот, у нее есть племянница. То есть не совсем
племянница, более дальняя родственница, но это не важно. Очаровательная
девушка, с прекрасным характером, высшим образованием и средней музыкальной
школой. Играет на фортепьяно, говорит на трех языках…
— И вышивает болгарским крестом похоронные
саваны, — насмешливо закончил за нее Василий.
— Прекрати! Действительно чудная девушка!
— И сколько лет этому сокровищу?
— Всего тридцать пять!
— Я себе представляю! — Василий сладко
потянулся. — Мамочка, я тебя умоляю, оставь эти дурацкие хлопоты! Если я
захочу жениться, я сам найду себе подходящую невесту.
— Васенька, как ты можешь так говорить! Я твоя мать, я
хочу, наконец, дожить до внуков! Я вижу, что ты слишком скромен, стеснителен,
не умеешь ухаживать за девушками, и я не могу пустить такое важное дело на
самотек! Ты совершенно не разбираешься в женщинах, и тебя может обвести вокруг
пальца первая попавшаяся вертихвостка!
— Моя единственная женщина — это ты! — Василий
снова потянулся к мамочке, чмокнул ее в намазанную кремом щеку и вытер
губы. — Нам хорошо вдвоем, и больше никто нам не нужен.
— Глупости! — Мамочка недовольно
отстранилась. — Тебе уже не двадцать лет! И даже не тридцать! Я хочу
дожить до внуков! Я хочу их понянчить! Ну, это, допустим, перебор, но хотя бы
увидеть их!
— Доживешь, обязательно доживешь, мамочка, —
примирительно проговорил Василий, — ты проживешь еще сто лет! Ты в
прекрасной форме и очень хорошо выглядишь!
— Что у тебя на работе? — озабоченно проговорила
женщина. — Надеюсь, ты помирился с начальником?
— Да, мамочка, — Василий снова потянулся, — я
помирился с начальником. Он обещал мне повышение.
— Вот видишь, — мамочка торжествующе вскинула
голову, — мать плохого не посоветует! Очень важно правильно держать себя с
начальством и сослуживцами, всячески избегать конфликтов, но при этом не
позволять никому садиться себе на шею…
— Да-да, мамочка, — Василий зевнул, — а мы
сегодня будем ужинать?
— Ты прекрасно знаешь, Васенька, что сама я после семи
часов ничего не ем, но для тебя я приготовила запеченную лососину. Ты ведь
любишь запеченную лососину?
— Обожаю! Я обожаю запеченную лососину и обожаю тебя,
мамочка! — Василий еще раз звучно чмокнул ее в щеку и не стал на этот раз
вытирать губы — крем уже впитался в кожу. — Ну кто еще будет так меня
кормить!
* * *
— Я тебя предупреждала! — трагическим театральным
голосом воскликнула Лола. — Я говорила тебе, что из этого не выйдет ничего
хорошего! Я говорила, что ты обязательно влипнешь в неприятности и втянешь в
них меня!
Леня сидел в глубоком кресле и любовался своей боевой
подругой. В гневе она была особенно хороша.
«Все-таки в ней действительно пропадает выдающаяся
драматическая актриса, — думал он, — вот сейчас, например, она явно
играет Медею… или леди Макбет? Нет, пожалуй, все-таки Медею. Только не надо ей
об этом говорить, а то она возгордится и перестанет работать».
Пу И, наоборот, очень не любил, когда хозяйка так бушевала.
Он вообще не любил шума, громких голосов и бурных страстей. Чихуахуа
предпочитал похулиганить в тишине, когда никого нет дома, а потом отдыхать на
Долиной кровати, и чтобы было много орехового печенья. Зато Перришону
происходящее очень нравилось. Попугай и сам любил поговорить на повышенных
тонах, и сейчас он старательно запоминал Полины интонации, чтобы позднее
использовать их в одном из своих маленьких моноспектаклей.
— А теперь, когда у тебя ничего не получилось, ты
приходишь ко мне и обращаешься за помощью. Где же ты был раньше, когда я
предупреждала тебя и отговаривала ввязываться в это дело?
Леня почувствовал, что Лола начинает выдыхаться и теперь уже
можно вставить реплику в ее вдохновенный монолог.
— Лолочка, девочка моя, — проговорил он как можно
мягче, — я думаю, что женское платье мне не пойдет.
— Что? — изумленно переспросила Лола. —
Женское платье? Леня, ты что — сменил сексуальную ориентацию?
Произошло именно то, на что Леня рассчитывал: его подруга удивилась
и утратила свой полемический задор. Она смотрела на Леню, широко открыв глаза,
и ждала объяснений. Собственно, это тоже было игрой. Леня прекрасно знал, что
Лолке давно уже надоело сидеть в четырех стенах, что ей хочется развлечься, и
уговорить ее заняться вместе с ним делом не составит для Лени большого труда.
— Ничего я не менял, — терпеливо ответил
Маркиз, — просто для того, чтобы подцепить на крючок брачного афериста,
нужна женщина. Так сказать, в качестве наживки. Конечно, ты была бы лучше всех,
но из твоего эффектного выступления я понял, что тебя эта роль не интересует.
Никакой другой женщине поручить ее я не могу — во-первых, потому что никому,
кроме тебя, не доверяю, а во-вторых, никто, кроме тебя, не сыграет эту роль на
должном художественном уровне. Так что придется мне самому переодеваться в
женщину. А женское платье мне, как я только что сказал, не пойдет…
