— «Мужская сила Жан-Поля Бельмондо»…
На этот раз девушка не успела перевести, потому что к
столику подошел Вадим.
— Однако здесь интересное меню, — вместо
приветствия сказал ему Маркиз, — чувствуешь себя немножко людоедом…
— Вы еще не прочли и половины меню, — официантка
закатила глаза, — там дальше такое! Особенно в разделе десертов!
Преодолев некоторый шок, вызванный необычными названиями,
мужчины сделали заказ. Как только официантка удалилась, Вадим придвинулся ближе
к Лене и нетерпеливо проговорил:
— Вам удалось вернуть украденное?
Леня передал своему собеседнику портфель. Вадим торопливо
расстегнул замки, вытащил сафьяновый альбом, перелистал его. На его лице
отразилось явное разочарование.
— Это все?
— Это все, что нам удалось взять у приятеля вашей
сестры, — обиженно проговорил Леня. — Разве это не те марки, которые
он у вас украл? Кажется, вы говорили о том, что они очень редкие и дорогие?
— Те, те… — ответил Вадим, еще раз невнимательно
взглянув на содержимое альбома, — вот эта — особенно ценная, это так
называемая «серая Аргентина»… огромное спасибо, но там была еще такая
небольшая, слегка потертая папочка, а в ней… — и Вадим настороженно замолчал.
— Ну да, в ларце щука, в щуке яйцо, в яйце игла, а в
той игле — смерть Кащеева, — насмешливо проговорил Маркиз.
— Зря вы так шутите, — негромко отозвался
Вадим, — в той папочке действительно моя смерть. Впрочем, вы и так сделали
для меня очень много, вы сделали все, что могли, и не ваша вина… — с этими
словами он потянулся к карману.
— Постойте, — Леня жестом остановил его, — я
хотел бы довести это дело до конца, но для этого мне нужно знать, что искать.
Иначе получается как в сказке — пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю
что…
— Ну ладно, — Вадим откинулся на спинку стула и
начал: — История эта долгая, так что вам придется запастись терпением.
Маркиз молча кивнул, чтобы не перебивать рассказчика.
— Для меня, правда, она началась не так давно, всего
две недели тому назад. Меня пригласили к умирающей женщине…
— Вы — врач? — удивленно спросил Леня. Ухоженный,
обеспеченный вид Вадима, та щедрость, с которой тот помогал своей бестолковой
сестре, явно не вязались с плохо оплачиваемой профессией служителя Гиппократа.
— Нет, — Вадим чуть заметно усмехнулся, — я
тот, кого приглашают, когда врачи уже сделали все, что могли. Я адвокат.
Знаете, как рассказывают: поздно ночью человек вызывает врача, тот осматривает
больного и говорит:
«Срочно вызывайте адвоката, священника и близких
родственников».
«Что, дело так плохо, доктор?»
«Нет, просто я не хочу быть единственным идиотом, которого
зря разбудили этой ночью».
Так вот, две недели назад меня вызвали не зря: женщина
действительно умирала. На вид ей было далеко за восемьдесят, она лежала на
высоко взбитых подушках с закрытыми глазами, и единственным признаком жизни
были мелкие, суетливые движения ее левой руки. Она словно что-то перебирала
пальцами на одеяле, то ли пересчитывала какую-то невидимую мелочь.
Старуха выглядела чистой и ухоженной, в комнате не было того
ужасного запаха, "который часто присутствует в доме умирающего — только
легкий химический запах лекарств. Меня встретила женщина лет шестидесяти, я
принял ее за дочь, но после понял, что ошибся. Эта женщина подошла к постели
умирающей и громко сказала той:
— Тетя Шура, он пришел! Адвокат, которого вы просили!
Старуха открыла глаза. Глаза были желтые и живые, особенно
живые на ее безжизненном, пергаментном лице. Я приблизился и наклонился к ней,
готовясь выслушать ее последнюю волю — что-нибудь вроде «золотое колечко с
желтым камушком отдать племяннице Маше, а сережки соседке Нюсе».
Но ухаживающая за ней женщина прикоснулась к моему плечу и
негромко проговорила:
— Тетя Шура не может ничего сказать. Ее разбил паралич,
и она лишилась речи.
— Зачем же вы меня вызвали? — Я был раздосадован:
время мое дорого, а здесь я, похоже, совершенно не нужен.
— Она просила непременно вызвать адвоката.
— Как же просила, если она не может говорить?
Вместо ответа женщина показала мне листок бумаги с кое-как
нацарапанными каракулями.
Я снова взглянул на умирающую. Старуха перехватила взгляд
своей сиделки и сделала жест живой левой рукой, как бы удаляя ее из комнаты.
Женщина обиженно пожала плечами и вышла, что-то пробормотав себе под нос.
Как только дверь за ней закрылась, старуха поманила меня той
же рукой и, когда я снова приблизился, стала делать пальцами какой-то
непонятный мне жест. В то же время она приоткрывала кривой, перекошенный
параличом рот, словно мучительно пыталась что-то сказать, однако у нее выходил
только нечленораздельный стон, похожий на мычание.
Утомившись этим усилием, она на какое-то время затихла,
прикрыв глаза, и я уже подумал, что все кончено, как вдруг ее веки снова
поднялись и взгляд желтых глаз обжег мое лицо. Старуха очень хотела мне что-то
сообщить, это было единственное, что еще было для нее важно, и я наконец
проникся сознанием важности этого ее последнего желания.
Я внимательно следил за ее левой рукой и наконец понял, что
она показывает на узенький диванчик, стоявший в другом конце комнаты. Я подошел
к этому дивану, следя за жестами умирающей, и каким-то чудом понял, что нужно
приподнять покрывавшие его большие подушки.
Под одной из них лежала потертая кожаная папка.
Умирающая показала мне, насколько могла — глазами, живой
левой рукой, всем своим неподатливым, почти уже мертвым лицом, — что я
должен взять эту папку, спрятать ее.
Адвокату приходится иногда иметь дело с очень странными
людьми и очень странными желаниями, и я, нисколько не удивляясь, спрятал папку
в свой портфель. Увидев это, старуха прикрыла глаза и сделалась вдруг удивительно
спокойной, как будто выполнила невероятно важное дело и теперь ее больше ничто
не заботит.
Я позвал ее сиделку.
Женщина ничего у меня не спрашивала. Она заплатила за визит,
сказав, что умирающая была очень экономна и скопила достаточно денег, чтобы хватило
и на скромные похороны, и на такие непредвиденные расходы, чтобы никому не быть
в тягость.
— Да у нее, считай, и нет никого из родных, —
тихонько вздохнув, добавила она, — только Вовка, паразит… так он ее,
считай, и угробил…
На мой вполне естественный вопрос она объяснила, что Вовка —
это внучатый племянник Александры Никодимовны, что он иногда заходил к своей
престарелой тетке в надежде на то, что та оставит ему свою квартирку. Но сам по
себе он парень никудышный, а в последнее время и вообще связался с настоящими
бандитами. Сама рассказчица — а звали ее Лида — не была со старухой в родстве,
она приходилась дочерью старинной подруге тети Шуры, Анне Алексеевне, с которой
старуха прожила в одной квартире лет сорок, если не больше. Лида часто навещала
Александру Никодимовну, а с тех пор, как та слегла, постоянно жила при ней и
ухаживала, как могла.
