– Так сказать? – сердито переспросила Яна. – И вы, так сказать, составите? О чем же мы будем говорить? О времени сбора клюквы? Или о повадках медведей после зимней спячки?
Она и сама не знала, какого черта набросилась на него. Как будто он был виноват в том, что Машка прокатила ее с днем рождения. Конечно, подруга может вернуться в приемлемое время, но все равно это будет уже не то. Что, если в самом деле войти и распить с Ливневым бутылку вина? Или он пьет только самогонку? Разве вино возьмет такую тушу?
Положа руку на сердце, Ливнев меньше всего напоминал тушу. Он был большой, но жилистый, ни грамма лишнего веса. Странно, если учитывать, что он постоянно сидит за компьютером.
– Ладно, так и быть, зайду. А то у меня тут продукты, вино и все такое…
Павел посторонился, и она вошла в знакомый коридор, продолжая оправдываться сама перед собой:
– Не есть же все это в одиночку.
– Мы с Бобиком с удовольствием к вам присоединимся.
Яна вовсе не рассчитывала кормить полоумного Бобика деликатесами, но тот без спросу пошел за ней на кухню и уселся, выжидательно глядя на пакеты с едой. И так же, как недавно хозяин, пошевелил бровью.
– Хочешь бутербродик с красной рыбкой? – насмешливо спросила Яна, разгружая пакеты.
Бобик облизнулся и как-то не по-собачьи хрюкнул.
– Не такой уж ты и дурак, каким тебя тут выставляли.
Когда вошел Ливнев, места в кухне почти не осталось.
– Лучше сядьте, – посоветовала Яна, испытывая странную неловкость от его присутствия.
Вот поди ж ты, она юрист, и с кем ей только не приходилось общаться! Странно, что она так реагирует на Машкиного родственника. Впрочем, он математик, да еще дикий. Прямо из глубины сибирских руд… Возможно, дело было в том, что он пожирал ее глазами. Как будто она была булкой, которую он собирался съесть.
– Ну, как у вас дела? – спросил он требовательно, как у старой знакомой.
– Терпимо, – хмыкнув, ответила Яна. – А у вас?
– У меня просто бесподобно. Особенно если учесть, что кузина дотла спалила всю мою жизнь.
– Звучит очень романтично, – заметила Яна, вывалив оливки из банки в фарфоровую миску.
– Пьяная она становится совершенной дурой. Если бы я знал, то не стал бы угощать ее горячительными напитками. Впрочем, когда ей хочется выпить, остановить ее может только осиновый кол.
– Расскажите что-нибудь о себе, – потребовала Яна таким тоном, что сразу стало ясно: ей абсолютно все равно, что он там расскажет.
Ее руки так и мелькали, опустошая пакеты и водружая на стол все новые и новые свертки.
– Я не женат. И это все, что требуется знать женщине, с которой я вступил в диалог.
– Мне наплевать, что вы не женаты.
– Ну да? И почему же это?
– У меня есть человек, – надменно заметила Яна, мгновенно утратив чувство юмора.
– Человек! – повторил Ливнев, поерзав на пластиковом стуле, который держался под ним из последних сил. – Это тот, который в день рождения вас продинамил и не сделал предложение руки и сердца?
Яна ахнула и с ложкой в руке всем корпусом развернулась к Ливневу. Румянец залил ее всю и сразу, будто в нее плеснули алой краской.
– Так вы в прошлый раз все слышали?! Никаких затычек у вас в ушах не было!! А Машку вы обманули!
– Ее ничего не стоит обмануть, – с удовлетворением констатировал Ливнев. – В уши я себе точно ничего не втыкаю, я просто сильно занят. Сказал ей про затычки, чтобы она отстала. А то так и лезет с разговорами. То «хочешь чаю?», то «не помешает ли тебе телевизор?». В прошлый раз, когда вы тут сплетничали, я включился всего на секундочку, понял, что речь идет о глубоко личном, и снова деликатно выключился.
У Яны от досады даже слезы выступили на глазах.
– Я так и знала… Так и знала, что вы все слышали!
– Может быть, ваш хахаль к нам присоединится? – как ни в чем не бывало продолжал Ливнев, потянувшись за оливкой.
Яна тут же хлопнула его ложкой по руке.
– Не присоединится. У него аврал на работе.
– Все так говорят. Когда не хотят возвращаться вовремя.
– Вы ведь его совсем не знаете! – Внутри у Яны все клокотало. Ей хотелось дать Ливневу по башке, чтобы он прекратил разговаривать этим своим мерзким тоном.
– Мы с Бобиком его однажды видели, когда ходили гулять. Ехали вместе в лифте.
– И что? – спросила Яна вызывающе.
Она предполагала, что Ливнев сейчас скажет какую-нибудь гадость о Федоренкове, но ей почему-то страстно хотелось узнать, какая конкретно это будет гадость. Она бы ни за что себе не призналась, что мнение этого практически незнакомого типа хоть что-то для нее значит.
– Бобику он не понравился, – констатировал Машкин кузен.
– Да уж, Бобик тот еще психолог!
Услышав свое имя, пес навострил уши и облизнулся, предвкушая пир. Его опыт подсказывал, что от такого количества снеди на столе должно остаться много вкусных объедков.
– Ваш хахаль все время смотрел вправо. Люди, которым нечего скрывать, так не делают.
– Вы вывели этот закон, сидя посреди тайги? И что это за словечко такое – хахаль?
– А как вы предпочитаете его называть? – с интересом спросил Ливнев, молниеносным движением схватил кусок колбасы и отправил его в рот.
– Что это был за змеиный бросок? – поинтересовалась Яна. – Не можете две минуты подождать, пока я сервирую стол?
– Ненавижу формальности, – признался Павел. – И откуда мне знать, что вы подразумеваете под сервировкой. Возможно, вы еще полчаса будете скручивать салфетки розочками и промывать бокалы уксусом? А мы с Бобиком тем временем захлебнемся слюной.
– Для математика вы слишком разговорчивый.
– Так как вы называете своего хахаля? – напомнил о своем вопросе Ливнев.
– Гражданским мужем, – Яна постаралась ответить с достоинством.
Но почему-то сейчас фраза прозвучала глупо.
– Для меня это слишком изысканно. У нас живут по-простому: сошлись, поженились, все честь по чести. Он дурак, что не выпросил вашей руки.
– Почему это? – спросила Яна, почувствовав, что от удовольствия у нее зарделись уши.
– Потому что он довольно противный, – мгновенно расправился с ее удовольствием Ливнев. – Другого шанса ему может и не представиться.
У Яны от негодования выпал из рук лоток с сырной нарезкой. В ту же секунду Бобик сделал точно такой же бросок, как недавно его хозяин, схватил добычу и рысистым аллюром ускакал в комнату.
– Бобик, назад! – крикнул Ливнев.
– Оставьте его в покое, – сердито воскликнула Яна. – Никто из нас не будет есть обслюнявленный сыр.
