Вдруг, словно подслушав его мысли, где-то невдалеке тоскливо, с надрывом, завыла собака. Перхушкин непроизвольно вздрогнул и покрепче взялся за спасательный березовый шест. Замерев на кочке, он внимательно огляделся по сторонам, однако ничего ужасного, кроме нескончаемого болота, не увидел.
Сланальп еще некоторое время двигался вперед, потом остановился перевести дыхание. Брести дальше наугад не было никакого смысла. Он устал, к тому же очень хотелось есть.
– «Тяжело по тайге пробираться. А голодному – бесполезно, – снова затянул бедолага, чтобы немного взбодриться. – Мы пытались поужинать рацией, а она оказалась железной»…
Страшно мучила жажда, но пить болотную воду нельзя ни в коем случае! Это – закон, и Перхушкин его прекрасно знал. Еще раз оглянувшись, подумал, что до ночи обязательно надо выбраться отсюда, иначе дело плохо. Вспомнив про ужасы, которые рассказывали ему о ночевках на болоте бывалые люди, он решил сосредоточиться и понять, в какую сторону двигаться. Под рукой не было ничего, даже самой завалящей карты или компаса. Мобильный не работал, связь отсутствовала. Кричать было бессмысленно – звук на болоте распространяется очень плохо. Значит, придется положиться на интуицию и навыки, приобретенные в долгих походах. «Да, болота – не горы, – грустно размышлял Перхушкин. – В горах все понятнее, честнее и чище. А здесь – тоска и смрад. Вот так и сгинешь без следа в нескольких десятках метров от элитного дачного поселка! Нелепость какая-то».
От грустных дум его оторвал вновь раздавшийся собачий вой, перешедший затем в отчаянный лай. Быстро сориентировавшись, Сланальп двинулся на звук, пока тот еще не растворился в болотном сыром воздухе. «Собака не будет лезть в трясину, у нее инстинкт, – прыгая по кочкам, уговаривал он себя. – Значит, она на земле. Собаки всегда чувствуют опасность на льду реки или в болоте».
Минут через двадцать интенсивной скачки с препятствиями Перхушкин отчетливо услышал визгливый женский голос:
– Оставь собаку в покое, кретин! Зачем ты ее толкаешь в воду, она же утонет!
В ответ раздались гадкий детский смех и отчаянный лай, а густой бас произнес:
– Нагулялись? Охота была забираться в такую глухомань… Пойдем домой, а то комары загрызут.
Ликование Перхушкина трудно было передать словами. Наверное, так же он обрадовался, если бы после недельного блуждания по пустыне вдруг обнаружил источник минеральной воды. Он прыгнул, как ему казалось, в последний раз… Тут нога его соскользнула с травяного бугорка, и Сланальп по пояс провалился в густую вонючую жижу. Он забился, как изловленный перед прибытием гостей петух, попытался вырвать одну ногу, другую – и не смог. Тогда он закричал. Ему казалось, что те люди с собакой не могли уйти далеко. Однако сколько он ни надрывал глотку, никто его не услышал. А может быть, дачники и услышали, но побоялись возвращаться. Продолжать звать на помощь было опасно – на вопли могли среагировать «мальчики» Запорожца. Если они явятся и увидят его в столь плачевном положении, то посмеются и просто утопят, как слепого котенка.
Когда стемнело, воображение сыграло с Перхушкиным злую шутку. Ему стало казаться, что кто-то страшный, огромный вцепился в его ступни и пытается засосать в себя целиком, как макаронину. Этот образ привел к такому выбросу адреналина, что Сланальп, подобно барону Мюнхгаузену, практически за шиворот вырвал самого себя из трясины. С воплем облегчения он почти дополз до твердой земли, потом на четвереньках добежал до мягкого сухого мха и упал на него лицом вниз. Рюкзак показался ему упавшим сверху булыжником. Кое-как он стащил его с себя, перевернулся на спину, раскинул руки и почти сразу, обессиленный, измотанный, счастливый, заснул среди маслят и кустиков голубики.
Проснулся он только утром, когда солнечные лучи пробились сквозь листву и пощекотали ему нос. Сланальп открыл глаза, несколько секунд лежал, осознавая, кто он такой и где находится, а потом одним рывком вскочил на ноги. И тут же взвыл. Грязные подсохшие джинсы превратились в орудие пыток. Он с трудом выбрался из них и отбросил в сторону, оставшись в майке, трусах и кроссовках, чудом не проглоченных трясиной. Прислушиваясь к каждому шороху, Сланальп отправился на поиски цивилизации, старательно обходя всякие подозрительные места. Вскоре лес поредел, и примерно через полчаса хорошо утоптанная дорога привела его к высоченным заборам знакомого поселка.
Справедливо полагая, что его могут разыскивать, Перхушкин сделал довольно большой крюк, чтобы незаметно пробраться к своему мотоциклу, оставленному им возле магазина. Похожий на участника супермарафона Владивосток – Москва, он вновь появился возле знакомого сельпо. По счастью, железный конь стоял на месте и ждал хозяина.
Поборов сильное желание зайти и купить какой-нибудь еды, Перхушкин завел мотор и рванул прочь. Остановился чуть поодаль от въезда в поселок, в перелеске, приложил руку козырьком ко лбу и тихонько запел:
– «Мы – мужчины, не потому ли мы упрямо идем к своей цели. Правда, двое на днях утонули, а четвертого, толстого, съели!»
Сланальп облизнулся. Есть хотелось страшно. И пить! Но еще страшнее было попасть в плен к бандитам. Неизвестно, имеется ли его описание у людей Запорожца. Может, вчера его все-таки засекли камеры наблюдения? Надо быть предельно осторожным и поменьше здесь светиться. И не поддаваться искушению украсть что-нибудь съедобное у деревенских жителей.
Как назло, со стороны поселка прилетел ветер и принес с собой запах свежей выпечки, от которого у Сланальпа желудок подтянулся к самому горлу. Он гулко сглотнул. Во рту было сухо и гадко. Бедолага прислонил мотоцикл к дереву и потрусил на запах.
Запах доносился с веранды довольно неказистого домишки, окруженного обширным огородом, в котором особенно буйно росли кабачки и смородиновые кусты. Сланальп рассчитывал удовлетворить здесь три насущные потребности: поесть, попить и раздобыть штаны. Легко перемахнув через забор, он увидел сарай, возле которого на веревке сушилось белье. Но там, по какому-то роковому стечению обстоятельств, висели только трусы и майки. Тогда Сланальп обратил ищущий взор к пугалу, торчавшему посреди морковной грядки, но пугало оказалось его товарищем по несчастью – у него имелся лишь «верх» в виде длинной рубашки без пуговиц и манжет.
Сланальп сделал оборот вокруг своей оси, сканируя взглядом двор, и вдруг увидел, что под кустом крыжовника лежит тело в рабочем комбинезоне и джинсовой кепке. Тело что-то невнятно мычало и пыталось ползти вдоль шланга в направлении дома. Проявляя чудеса ловкости, Сланальп настиг его и принялся стаскивать одежду, но тело било его по рукам, ворча: «Уйди, жена!», из чего Перхушкин сделал вывод, что принадлежит оно хозяину дома.
Бывалого альпиниста это не смутило, и он оставил хозяина там же, где нашел, в одном исподнем. Решив первую проблему, Сланальп прыжками понесся к дому, чтобы разобраться с двумя оставшимися. К его невообразимой радости, прямо посреди утоптанной площадки недалеко от крыльца стояло корыто, наполненное изумительно чистой водой. Он пал перед ним на колени, упиваясь, наслаждаясь, изнемогая…
