На крыльце, в теплом квадрате света, падавшем из окна, сидел Пыляев, держа на коленях двустволку. Неля бегала по двору, то появляясь из темноты, то снова исчезая. Как только Яна хлопнула дверью, старик встал и повернулся к ней лицом.
– Значит, вы Яна Макарцева, да? Рад, очень рад с вами познакомиться, – по лицу охотника блуждала сентиментальная улыбка. Он как будто был растроган.
– Василий Корнеевич, да мы с вами уже давно познакомились, – изумилась та.
– Но я рад увидеть вас, так сказать, во плоти.
– Я ничего не поняла, но мне приятно, – рассмеялась Яна. – А откуда вы знаете мою фамилию?
– Так это ж целая история! – воскликнул Пыляев. – Сейчас расскажу… Рассказать?
– Ну конечно! – Яна не хотела лишать его удовольствия рассказать историю, хотя немножко расстроилась, что ей не удалось побыть в одиночестве. Но как только история началась, она мгновенно обо всем позабыла.
– Так вот. Мы с Палычевым дедом были соседями…
– Палыч – это Ливнев?
– Ну да, Пал Палыч Ливнев. Я его всегда Палычем звал, даже когда он маленький был. В общем, как дед помер, Палыч стал наездами у нас бывать. Работать приезжал: когда на два месяца, когда на три. Другие, говорит, на Канарах прячутся, а я, говорит, в Сибири. Мне тут, говорит, думается легче. Подружились мы с ним. В те месяцы, что его не было, я за домом приглядывал. Как он уезжал, я на вахту заступал. Протапливал, пыль сметал и все такое.
– А куда, куда он уезжал? – заинтересовалась Яна.
– Домой к себе, в Москву, – удивился Пыляев.
– Ливнев разве в Москве живет? – оторопело переспросила девушка.
– Про что я и говорю. В Москве живет, а у нас наездами, – покивал Василий Корнеевич.
Яна закрыла глаза и вздохнула. Вот, значит, как. Он просто издевался над Машкой! Надо будет ей рассказать, пусть пошумит, пар выпустит.
– И вот получает он однажды письмо от вашей подруги, а от своей, значит, кузины, – продолжал между тем Василий Корнеевич. – Пришел ко мне с этим письмом, смеется. Говорит, родственница объявилась. Наверняка чего-нибудь от меня хочет. Книжек выслала в качестве гостинца, думает, что я живу тут, в глухомани, лишен удовольствия читать мировую литературу.
Яна хрюкнула. Она так живо представила себе Машку, отправляющую посылку в Сибирь, что просто не смогла остаться серьезной.
– Получил, значит, Палыч книжки, стал листать и в одной из них нашел фотографию.
При этих его словах сердце Яны сладко дрогнуло. «Значит, никакая это не Агнешка Кадлубовская», – сразу же догадалась она и, смеясь, закусила губу.
– На обороте было написано: Яна Макарцева. Долго он эту фотографию крутил-вертел. Потом гляжу – она уже у него на камине стоит, в рамке. Спрашиваю – чего поставил-то? Девка хорошая, но ведь незнакомая. А он мне и отвечает… Ничего, мол, ты, Корнеич, не понимаешь. Это, говорит, девушка моей мечты. Может быть, бог даст, когда-нибудь я с ней познакомлюсь. Я ему говорю – ты у кузины-то своей спроси, кто такая. В ее книжке снимок лежал. А он – нет, ни за что не стану. Если мы встретимся – значит, судьба. И тогда, говорит, будем вместе до конца наших дней. Во как завернул!
– Выходит, вы меня по фотографии узнали? – спросила Яна, сердце которой ликовало так, словно она только что провела победоносные войска сквозь Триумфальную арку.
– Сначала засомневался, но потом уж понял, что не ошибся, когда имя услышал.
– Так вот почему вы на меня так пристально смотрели!
– Надо же, заметила.
– Вы на Машку злитесь? – нахмурилась Яна. – За то, что она дом Павла спалила?
– Да чего там! На бабу злиться – зря слезам литься, – махнул рукой Пыляев. – Палыч новый отстроит. Вот самолет свой до ума доведет… Вишь, работать ему преступники не дают, теперь он убийц по тайге ловит!
– Не убийц, а убийцу, – сказала Яна, с ненавистью вспомнив о Федоренкове.
– Двух убийц, – покачал головой Пыляев. – Палыч и эту вашу Любовь Федоровну к стулу прикрутил. Говорит, отравила она кого-то. Из города вызвал прокуроров. У него везде связи, по военной линии, – с удовлетворением добавил он.
Возвратившись в дом, Яна увидела, что Любовь Федоровна и вправду связана. Теперь они с Федоренковым сидели на соседних стульях, как два гигантских попугая-неразлучника. Енькина что-то тихо бормотала, умоляющими глазами глядя на своего любовника.
– Следи за тем, чтобы я из ревности не пристрелил твоего бывшего, – пробормотал Ливнев, шагнув Яне навстречу.
– Не спущу с тебя глаз, – пообещала она.
Павел обернулся к окну, возле которого Маша осыпала нежностями невозмутимого Бобика, и покачал головой:
– Мне казалось, я все сделал для того, чтобы вас, дурочек, напугать.
– А что ты сделал? – тут же заинтересовалась Маша, поцеловав Бобика в нос. Тот поморщился.
– Взял у тебя запасные ключи от квартиры Яны, зашел к ней, перевернул все вверх дном, забрал диктофон и этот дурацкий чай. А дверь оставил открытой. Думал, вы перепугаетесь до смерти! И перестанете вести свое самодеятельное расследование. Но, кажется, я недооценил женское безрассудство.
Девушки переглянулись, пораженные до глубины души.
– Зачем тебе был нужен диктофон? – наконец спросила Яна.
– Чтобы выяснить, где искать Федоренкова. Если бы вы обе внимательно прослушали записи…
– Мы слушали очень внимательно! – горячо возразила Маша.
– Слушать – еще не значит слышать, – повел бровью Ливнев. – У вас эмоций больше, чем здравого смысла. Если отсеять всю чепуху, всех кузнечиков и летающих крыс, что я и сделал, станет ясно: в этих записях есть четкое указание на место, где зарыт клад.
– Выходит, Любовь Федоровна с лопаткой наперевес охотилась за сокровищами? – встрепенулась Яна. – О которых она тоже узнала из снов Федоренкова?
– Да не было никаких «снов Федоренкова»! – с досадой возразил Ливнев. – Вы так ничего и не поняли?
– Не-е-ет! – одновременно ответили девушки.
– Лучше бы ты нам все объяснил, – попросила Яна.
– Ну разумеется, объясню! Пока этот, – он подбородком указал на Федоренкова, – еще тут. Потому что некоторые детали дела может осветить только он сам.
– Пошел ты, – сказал Федоренков, наблюдая за Ливневым из-под длинной челки, упавшей на один глаз.
– Да я-то пойду, – насмешливо ответил тот. – А ты отправишься за решетку. Надеюсь, до конца своих дней. И Любовь Федоровна отправится вместе с тобой.
– Павел, а Федоренков знает, кто убил Дарью? – спросила Маша, внезапно нахмурившись.
– Он ее убил, – с ненавистью ответил Ливнев. – Своими руками. Дарья могла помешать его планам. Вы знали ее характер.
