– Формой он должен быть как яйцо. А обод сделай из киля лиственного дерева, на пне высушенного. Кожу возьми с трехгодовалого бычка. Колокольцы, костяные и железные побрякушки не забудь. И колотушку – небольшую, слегка изогнутую, обшитую кожей с кобыльих ног…
Яна бросилась к кровати, достала заранее приготовленный диктофон и включила его. Вполуха слушая Юрку, она вернулась к окну и осторожно выглянула во двор. Женщина все еще была там. Яна смотрела на нее, не отрываясь, убеждая себя в том, что с улицы заметить фигуру человека в темной комнате невозможно, и вдруг женщина подняла руку и указала на дверь подъезда, сделав знак, что хочет войти. Она словно спрашивала разрешения. Яна почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Кто это такая?! Уже почти два часа ночи… Что делать?!
Она полетела в коридор и все еще с колотящимся сердцем замерла у входа, ожидая, что зазвонит домофон или внизу хлопнет дверь. Однако все было тихо. Простояв так минуту, Яна на цыпочках пересекла комнату в обратном направлении и вновь прильнула к окну. На улице было пусто. Неужели незнакомка все-таки вошла в подъезд?
Яна простояла у «глазка» почти четверть часа – ничего. Ей потребовалось немало времени, чтобы успокоиться. А что, если это какая-то ошибка? Возможно, незнакомка вовсе не ей делала знаки. Почему она вдруг решила, что ей? В магазине произошла ошибка. А сейчас наверху или внизу, в освещенном окне находился человек, который ждал эту женщину и впустил ее в подъезд. Все так и есть. Конечно! Другого объяснения просто быть не может.
Федоренков закончил вещать, но все еще продолжал что-то бормотать и иногда тихонько вскрикивать. Яна уже перестала так остро реагировать на его ночные выступления, хотя против воли прислушивалась к ним. На этот раз, насколько она поняла, речь шла о какой-то экспедиции, которая искала вход в пещеру.
– Торе-Холь, – бормотал Федоренков. – Торе-Холь, большая вода…
Еще он говорил что-то о шести столбах и о холмах, возле которых можно было лететь по воздуху, об ужасных звуках, доносившихся из-под земли.
– Стоны сотен тысяч грешников, – жарким шепотом сообщил он Яне в ухо, когда та донесла голову до подушки. – Это дорога в ад!
Яна фыркнула и повернулась к нему спиной. Ей даже удалось задремать, и она вот-вот готова была провалиться в сон, как вдруг Федоренков начал тихо поскуливать, а потом изо всех сих вцепился руками в ее рубашку. Сквозь всхлипывания он умолял не заставлять его лезть в пещеру. Ему казалось, что с него живьем сдирают кожу, и он лучше умрет, чем сделает еще хоть один шаг! Что ему жутко, жутко! Но там хранятся сокровища, и его тянет туда как магнитом. Его ведут по этому страшному пути высшие силы.
– Эй, эй, а ну-ка, просыпайся! – потребовала она, вывернувшись из его рук и сев на постели.
После чего принялась тормошить несчастного и тормошила до тех пор, пока с того не спал морок.
– А? Что? – спросил Федоренков, приняв вертикальное положение и таращась в темноту.
– Юр, ты во сне не только разговариваешь, ты еще и орешь, – с неудовольствием сообщила Яна и включила ночник. – Тебе видятся какие-то кошмары. Только что ты лез в пещеру, ведущую в ад!
– Фу, ерунда какая-то, – пробормотал тот, утирая холодный пот со лба.
– Ты что-нибудь помнишь? Из того, что тебе снилось?
– Нет, – помотал головой Федоренков. – Мне кажется, мне вообще ничего не снилось.
– Ха. Если бы! Думаю, тебе нужно принять снотворное. Ты просто переутомился на работе.
– Хорошо, дай мне таблетку, – согласился тот, продолжая тупо смотреть перед собой.
Яне пришлось встать и сходить на кухню за таблеткой и за водой. Она тоже проглотила снотворное, поскольку сомневалась в том, что быстро уснет. Диктофон она выключила, пообещав себе, что завтра обязательно даст Юрке послушать то, что он говорит по ночам.
Однако наутро выяснилось, что ее милый снова тихо улизнул.
– Дежавю, – пробормотала Яна. – Кажется, со мной это уже случалось, и неоднократно.
Сама она никогда в жизни не уходила по-английски, ей казалось это неправильным. Если Федоренков еще спал, а ей нужно было бежать по делам, она всегда тормошила его и целовала в сонные пылающие губы. Или оставляла записку на кухонном столе. Всего пара слов для поднятия настроения. Словно знак: я рядом, я о тебе помню, я о тебе забочусь… «Возможно, Юрке это совершенно не нужно? – подумала Яна. – Может быть, его это даже напрягает?»
Она представила, как Федоренков с безразличной миной выбрасывает ее записку в мусорное ведро. Или засовывает в карман, чтобы швырнуть в урну возле подъезда. «Возможно, он тоже любит меня умеренной любовью», – подумала Яна, и мысль эта ей не понравилась. Разумеется, ей хотелось бы, чтобы ее любили до умопомрачения. «Фу ты, опять в голове вертится это слово, – подумала Яна раздраженно. – Помрачение ума – не самая привлекательная вещь».
По пятницам Федоренков всегда возвращался очень поздно, а иной раз и вовсе не возвращался: ехал ночевать в собственную квартиру. Теперь он зачастую стал прихватывать и четверги. Яна поначалу пыталась протестовать, звонила ему на работу в разгар каких-то совещаний, где все орали друг на друга, ничего не добилась и в конце концов смирилась. Судя по всему, сегодня Федоренков тоже не вернется.
По дороге домой она заехала в магазин и накупила всяких вкусностей, прихватив бутылку вина. Что бы там ни было, а день рождения они с Машкой обязательно отпразднуют.
Однако подруги дома не оказалось. Яна упорно жала на кнопку звонка, но тщетно. Когда она уже отчаялась, дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появился Машкин родственник, которого в прошлый раз Яна видела только в профиль, сидящим на стуле перед компьютером. Павел Ливнев. Как она и думала, он оказался высоким, плечи едва умещались в проеме двери. Сзади к его ногам прижимался Бобик, с выражением глубокой задумчивости глядевший на Яну. Возможно, вспоминал, где он раньше ее видел.
– Э-э… Здравствуйте! А Маша дома? – спросила Яна, удивляясь выражению ливневского лица.
На нем читалось любопытство натуралиста, заметившего в траве уникально окрашенную букашку. Вдобавок ко всему губы его слегка улыбались, улыбка почему-то показалась Яне плотоядной, и она поежилась.
– Вы, если я не ошибаюсь, Павел, – добавила она, не дождавшись его ответа.
– Хотите войти? – спросил тот, игриво поведя бровью.
Игривость шла ему, как брюки-дудочки борцу сумо.
– Зайду, если Маша дома.
– Она отсутствует.
У него был низкий шершавый голос с легкой хрипотцой. И от него пахло табаком. Вернее, табачищем! Наверняка выкуривает по две пачки какой-нибудь гадости в день.
– Отсутствует? Ах, вот как! Подруга, называется…
– Просила передать, что уехала к экстрасенсу и, возможно, задержится. Велела предложить вам войти. И чтобы я составил, так сказать, компанию.
