— Это уж точно, — согласилась Шарлотта. — Я и сама не могу поверить даже после недели работы! Но тем не менее это правда.
— Вам это нравится? — Джемайма спросила таким тоном, словно не сомневалась в положительном ответе.
— О да, мне нравится. Это очень интересно. Особенно старые письма, письма солдат. Они настолько другие — мы с трудом можем вообразить! А вот письма от жен и возлюбленных в этом плане мало изменились. Все то же беспокойство, любовь, болезни, дети, ссоры, скандалы… — Шарлотта немного приукрашивала, но очень хотелось перевести разговор на Калландер-сквер, а она чувствовала, что Джемайма не тот человек, который легко повторяет чужие сплетни.
— Мне кажется, скандалы остаются теми же, — задумчиво проговорила Джемайма, глядя на круговорот чаинок в своей чашке и слегка их помешивая. — Обычно это спекуляции на чьих-то глупостях или проступках.
Шарлотта открыла было рот, чтобы акцентироваться на сказанном и заговорить о Калландер-сквер, но вдруг поняла, что не хочет этого делать. Джемайма высказала мысли Шарлотты. Это были грехи и проступки других людей, сохраненные в памяти. Их искажают, преувеличивают и постоянно смакуют.
Шарлотта сказала об этом вслух и, увидев в глазах Джемаймы проблеск симпатии, почувствовала ответную приязнь.
— Скольких детей вы обучаете? — спросила она.
— Большую часть времени у меня только три девочки, но трижды в неделю приходят Виктория и Мэри Кэмпбелл. Вы знаете Кэмпбеллов? Они живут на другой стороне площади. — Она изобразила на лице улыбку. — До мистера Кэмпбелла мне особо нет дела. Он иногда бывает очень остроумен, но в его шутках чувствуется какая-то безнадежность, словно он изо всех сил пытается быть смешным и знает, что в итоге это бесполезно. Я нахожу это скучным и немного пугающим. — Она посмотрела на Шарлотту, чтобы узнать, поняла ли та.
— Меня тоже пугает цинизм. Можно высмеивать что угодно, но нельзя отнимать у людей надежду. А как насчет миссис Кэмпбелл? Она такая же, как и ее супруг?
— О нет. Она абсолютно другая. Тихая и знающая. В действительности это лучшая мать из всех, на кого мне доводилось работать. Она не балует детей, не безразлична к ним и не строга сверх меры. Думаю, она очень сильная женщина. — Последнее было высказано после некоторых раздумий.
Несколько минут они разговаривали о других людях из этого района, немного о Балантайнах и о работе Шарлотты. Шарлотта узнала, что Джемайма видела молодого Брэндона Балантайна два или три раза, и по слегка изменившемуся цвету лица собеседницы сделала вывод, что та находит его довольно привлекательным, хотя, конечно, и не говорит об этом. Не гувернантке судить о сыновьях генерала и внуках герцога.
Они закончили пить чай, когда дверь распахнулась и в комнату вошла весьма симпатичная горничная. Ее лицо исказилось от гнева, униформа была в беспорядке.
— Однажды я залеплю ему хорошую пощечину, и будет за что! — яростно сказала она. — Я не удержусь, клянусь вам! — Затем она увидела постороннюю даму. — О, извините, мисс. Я вас не заметила. Прошу прощения.
— Все нормально, — с легкостью сказала Шарлотта, сразу забыв о данном мужу обещании. — Кто-то позволил себе вольности?
— Вольности! Я бы сказала…
— Мэри Энн, — Джемайма нарушила возникшую неловкость. — Это мисс Эллисон, которая помогает генералу Балантайну из соседнего дома сортировать его бумаги.
Мэри Энн вежливо наклонила голову. Как служащая, Шарлотта не была удостоена реверанса.
— Полагаю, вы уже выпили чай, — она бросила взгляд на чайник. — Наверное, на кухне еще осталось для меня. — Девушка вышла, одергивая юбку сзади, все еще недовольная тем, как та на ней сидит.
— Наверное, было бы здорово, если бы она влепила ему хорошую пощечину, со всей силы, — сказала Шарлотта, когда дверь закрылась. — Иногда трудно выразить свое мнение более доходчиво.
— Влепить пощечину? Ему? — Джемайма засмеялась, слегка опустив уголки губ. — Мистер Сотерон весьма недурно воспитан, но не сможет хорошо относиться к горничной, которая бьет его по лицу.
— Мистер Сотерон! — Шарлотта попыталась скрыть свое удивление и свой триумф. Теперь у нее есть хорошая новость для Эмили. При этом она совсем не задавала вопросов. Ну, может быть, один вопросик, и тот случайно.
Она поняла, что Джемайма пожалела о том, что распустила язык.
— Я не должна была говорить это, — смутилась та. — Я только сделала предположение, основанное на слухах. Не нужно преждевременных выводов. Может, Мэри Энн преувеличила?
— Но она действительно чем-то рассержена, — осторожно высказалась Шарлотта. — Хотя, вероятно, мы не должны заходить слишком далеко в наших предположениях. Полагаю, с вами никогда не происходило… — Она специально оставила свой вопрос незавершенным.
К ее удивлению, Джемайма перестала смеяться.
— Ну, один или два раза он намеревался… но я увильнула. Он выглядел расстроенным. Если позволить однажды какую-нибудь фамильярность, пути назад уже не будет. И тогда придется уходить с работы. — Она вопросительно подняла брови и поглядела на Шарлотту, поняла ли та, что она имела в виду.
— О да, — согласилась Шарлотта, хотя могла лишь предположить, что именно недоговаривает Джемайма. Она чувствовала большую симпатию к этой девушке, которой приходилось жить и работать в чужих домах, подвергая себя риску быть оскорбленной.
Шарлотта еще немного посидела с ней, затем извинилась и вернулась к генералу Балантайну. Тот, к ее изумлению, мерил шагами библиотеку в ожидании ее прихода. Сначала она решила, что он собирается ругать ее за отсутствие, но его гнев тут же испарился, он удовлетворился упреком и был готов продолжать работу.
Питт вернулся домой поздно в этот вечер, и у Шарлотты не было возможности рассказать ему то, что она узнала, а на следующее утро он рано ушел. Шарлотта прибыла на Калландер-сквер, готовая приступить к своим обязанностям. И снова ей представился случай посетить еще один дом в этом районе. Она с готовностью согласилась. Таким образом, девушка оказалась в особняке Доранов, в комнате для приемов, заставленной разными предметами, держа в руке букет сухих зимних цветов для Джорджианы.
Хозяйка дома была вся в дымчатом шифоне и в искусственных цветах. Она лежала на шезлонге, закинув руку за голову. Джорджиана была такая худая, костлявая и бледная, что, если бы не блестящие глаза, она напомнила бы Шарлотте художественно исполненный скелет, завернутый в саван и цветы, Волшебницу Шалот из стихотворения Альфреда Теннисона, через двадцать лет. Эта мысль ее развеселила, она даже хмыкнула. С большим трудом ей удалось справиться с собой и загнать смешок внутрь. Но Шарлотта все еще чувствовала, как смех кипит внутри ее. Она никогда не могла полностью подавить в себе веселость.
Джорджиана пристально посмотрела на посетительницу:
— Как вы сказали? Кто вы?
— Шарлотта Эллисон, миссис Дафф. Леди Огаста хотела, чтобы я принесла вам вот эти цветы. Они, как мне сказали, великолепно подходят для дома… Очень тонкий запах. — Она передала букет маленькой высохшей лапке, сверкающей множеством ювелирных украшений.
