Частити покинула комнату, как ей было велено, но в ее глазах было разочарование, которое легко было принять за неуважение. Дерзость племянницы очень уязвила Сотерона.
Он сидел, уставившись на кресло напротив, его мысли крутились вокруг этого разговора. Он пытался сосредоточиться, но неприятные ощущения только усиливались. Что, если Частити права и они никогда не узнают, кто это был? Они будут продолжать говорить об этом… почему они должны когда-то остановиться? Сплетня — это источник жизненной силы для женского общества. То, что нереально или неизвестно, должно быть изобретено. Конечно, появятся другие темы, другие скандальные истории, но при малейшем возрождении любого подозрения эта тема со всеми грязными спекуляциями сразу же всплывет.
А Фредди… Фредди будет делать на этом деньги. Боже праведный, Реджи станет платить ему до конца жизни, его высосет эта пиявка, кровопийца, вампир! Это ужасно, невыносимо.
Сотерон вдруг обнаружил, что он стоит, хотя совершенно не помнил, когда он поднялся. Без сомнения, что-то нужно сделать. Но что? Его мозг был подобен куску сыра — полное отсутствие здравого смысла. Он ничего не способен сделать один, в этом он уверен. У него нет никаких идей. Кто бы мог помочь? Нельзя позволить Аделине узнать об этом… Она разболтает всем вокруг. Именно жена — одна из тех, кого надо держать от себя подальше, кому нельзя довериться. Она не поймет насчет Мэри Энн и тем более насчет Долли. Она сделает его жизнь невыносимой. А Реджи ценит комфорт превыше всего… Он любит простоту и удобство родного дома. Никакие мерзости из внешнего мира сюда не должны проникать. И Сотерон намерен сохранить любыми средствами такое положение вещей. И, конечно, чисто из практических соображений, он должен сохранить свое положение в банке. Это прибыльное и приятное дело. Он был влиятельной персоной.
Но ничего из этого в данный момент не могло пригодиться. Реджи чувствовал, как все ускользает из его рук. Судьба бросает его голым в пучину жизненных невзгод и грубой реальности… Больше не будет сочной, вкусной пищи, теплого камина, глубоких удобных кресел, летних вечеров с клубникой, послушных слуг на все случаи жизни, званых вечеров, когда бы он ни пожелал. Голый, как крупное животное без меха или панциря, всегда готовое сжаться при первом порыве зимнего ветра.
Ему нужна помощь. Кто самый практичный человек из всех, кого он знает? Кто самый умный? Ответ сразу же пришел на ум. Без сомнения, это Гарсон Кэмпбелл.
Нельзя терять ни минуты. Все равно он не сможет отдыхать, пока хоть что-то не предпримет. В голове был полный сумбур. Сотерон позвонил в колокольчик, чтобы слуга принес ему пальто.
Был ужасный вечер. Реджи чувствовал отвращение к сырости, пронизывающей до костей. Но внутреннее беспокойство было во много раз хуже, и оно все усиливалось с каждой новой мыслью, которая приходила к нему в голову.
Кэмпбелл был дома и согласился повидаться, хотя и был несколько обеспокоен той настойчивостью, с которой Сотерон требовал встречи.
— Ну, Реджи, с чего вдруг паника? — спросил он, язвительно улыбаясь. — Вильям подумал, что ты чем-то встревожен.
— Бог мой, Гарсон, я обнаружил нечто отвратительное. — Реджи повалился в одно из кресел и посмотрел на Кэмпбелла. Сердце глухо билось. — Просто ужасное!
На Кэмпбелла это не произвело никакого впечатления.
— Думаю, тебе нужен стакан портвейна, чтобы прийти в себя. — Это было простое наблюдение, а не вопрос.
Реджи расположился в кресле поудобнее.
— Я не шучу, Кэмпбелл. Это, черт побери, серьезно.
Гарсон, по-видимому встревоженный тембром его голоса, обернулся, чтобы наконец взглянуть на него.
Сотерон чувствовал, как панический страх пульсирует внутри его. Что будет, если Кэмпбелл не сможет помочь ему?
— Меня шантажируют! — пробормотал он. — Требуют деньги! Во всяком случае, в данный момент — только деньги. Бог знает, во что это может перерасти! Кэмпбелл, вся моя жизнь может быть разрушена! Он может забрать все и высосать из меня жизнь, как вампир! Это грязно! Это противно!
Наконец-то до Гарсона дошло. Он изменился в лице. В его глазах появилась жесткость, и он стал внимательно слушать.
— Шантаж? — уточнил он, все еще держа графин с портвейном в руке, но по рассеянности совершенно забыв, что это такое.
— Да! — Голос Реджи с каждым словом брал все более высокие ноты. — Сто фунтов!
Кэмпбелл сохранял контроль над своими эмоциями. Уголки его губ опустились.
— Это порядочная сумма.
— Ты прав, черт побери! Это немалая сумма. Кэмпбелл, что я должен делать? Мы должны остановить его до того, как все снова повторится.
Гарсон слегка приподнял брови:
— Почему «мы», Реджи? Я согласен, шантаж — это грязное дело, но почему я должен быть в него вовлечен?
— Потому что это Фредди, глупец! — Сотерон снова утратил самообладание. Он был ужасно напуган. Весь его образ жизни под угрозой, а Кэмпбелл стоит рядом со стаканом в руке и насмехается, словно это лишь небольшое неудобство.
— Фредди? — В голосе Кэмпбелла послышались стальные нотки, его тон изменился. Выражение лица стало жестче, он весь напрягся. — Фредди Больсовер?
— Да! Отвратительный Фредди Больсовер. Пришел ко мне домой, такой весь холодный, сел в мое кресло, что стоит в библиотеке, выпил мой портвейн и потребовал сто фунтов за то, что он не скажет полиции о моем пристрастии к горничным.
— И ты ему заплатил? — В глазах Гарсона промелькнуло циничное выражение. Но вместе с тем казалось, что ситуация его слегка развеселила. Хотя совершенно непонятно, что здесь веселого!
— Конечно, я заплатил ему! — выкрикнул разъяренный Реджи. — Что, по-твоему, сделают парни из полиции, если узнают, что мне нравятся горничные, когда у них на руках дело об этих убитых младенцах? Они могут даже решить, что я имею какое-то отношение к Елене Доран, хотя, видит бог, я никогда даже не притронулся к этой девушке! Немного безобидных развлечений со служанками, но ничего противозаконного… Не могу же я допустить, чтобы эти мерзавцы обо всем узнали. Они же все из низшего класса!
Сосед разглядывал его, потирая свой длинный нос.
— Да. Похоже, ты влип, не так ли? — Он наконец-то налил портвейн и передал стакан Реджи. — Хотя я не думаю, что кто-то может связать тебя с Еленой… — Он колебался. — Или может?
— Нет.
— Тогда я не знаю, почему ты так волнуешься. Что может сказать Фредди? Что он полагает, будто ты заигрываешь со своей горничной? Это вряд ли противозаконно. И откуда, черт побери, он может знать об этом? Он подслушивал кухонные сплетни? Ты оказался дураком, заплатив ему.
Реджи вжался в кресло. Долли и ее смерть после неудачного аборта — вот какой огласки он боялся… Мэри Энн, как правильно сказал Кэмпбелл, — это мелочи. Сотерон взглянул на соседа, стоящего посреди комнаты. Широкоплечий, солидный, с язвительной насмешкой на лице. Он умен, и Реджи знал это. Он всегда знал это. Это было одним из его качеств, очевидных и неизбежных. Но мог ли Сотерон ему доверять? Кэмпбелл должен ему помочь. Фредди надо остановить, иначе он ограбит его полностью. Он лишит его всего, что делает жизнь ценной. Обглодает его до костей, заберет все блага, и он закончит свои дни, опустошенный, на воде и хлебе. Нет, лучше умереть!
