Киприан уставился на отца, затем взгляд его метнулся к Монку, словно тот был неким чудовищем из заморских стран.
— Прошу прощения, сэр. — Монк счел нужным извиниться сразу и за себя, и за сэра Бэзила. — Мне крайне неудобно задавать столь бесцеремонный вопрос, но будьте добры, расскажите, что вы делали в понедельник и что вы можете вспомнить о поведении миссис Хэслетт в тот вечер. О чем она говорила, особенно наедине с вами, не делилась ли какими-то страхами или опасениями? Наконец, не намекала ли она, что узнала недавно нечто очень важное?
Киприан нахмурился, лицо его стало сосредоточенным. Он повернулся к отцу спиной.
— Вы полагаете, Октавию убили за то, что она узнала чей-то секрет… — Он пожал плечами. — Но что именно? Какие у наших слуг могут быть секреты, настолько страшные… — Он запнулся. По глазам его было видно, что сам он уже ответил на свой вопрос, но предпочел об этом умолчать. — Тави мне ничего не говорила. Правда, меня почти весь день не было дома. Утром я писал письма, затем около одиннадцати отправился к себе в клуб на Пиккадилли — завтракать, послеполуденные часы провел с лордом Эйнсли, беседуя в основном о разведении племенного скота. Он держит стадо, а я собираюсь купить у него несколько голов. У нас большое имение в Хартфордшире.
У Монка возникло ощущение, что Киприан лжет: не насчет самой встречи, а относительно темы разговора.
— Проклятые политиканы-оуэнисты! — перебил сэр Бэзил, дав на секунду волю своему темпераменту. — Хотят всех нас загнать в коммуны, точно бессловесных тварей!
— Вовсе нет! — возразил Киприан. — Оуэн полагает, что…
— К обеду ты вернулся домой, — вновь прервал его сэр Бэзил, не давая возможности вступить в спор. — Ты виделся с Октавией?
— Только за столом, — сказал Киприан, стараясь сохранять спокойствие. — И если ты помнишь, Тави почти ничего не говорила — ни мне, ни кому-либо другому.
Сэр Бэзил отвернулся от камина и взглянул на Монка.
— Моя дочь не отличалась крепким здоровьем. Думаю, в тот раз она неважно себя чувствовала. Была молчалива и как будто чем-то подавлена. — Он снова засунул руки в карманы. — Тогда я решил, что ее мучают головные боли, но, учитывая ваше недавнее предположение… Вполне возможно, что она действительно была погружена в мысли о раскрытой ею ужасной тайне. Хотя едва ли она, бедняжка, могла представить, какой опасности при этом подвергается.
— Дай Бог, чтобы она успела кому-нибудь все рассказать! — с неожиданной страстью сказал Киприан. Голос и искаженные черты лица в полной мере выразили всю скорбь и боль, скопившиеся внутри него.
Прежде чем старший Мюидор успел ответить, кто-то постучал в дверь.
— Войдите, — раздраженно бросил он, резко вскидывая голову.
Монк не сразу сообразил, кем была вошедшая в комнату женщина, но затем, заметив, как переменился в лице Киприан, вспомнил, что видел ее в прошлый раз в гостиной. Ромола Мюидор, похоже, уже оправилась от постигшего семью удара: прекрасная кожа, цветущее лицо. Правильные черты, большие глаза, густые волосы… Единственное, что не позволяло назвать ее красавицей, — это недовольно сложенные губы. Возникало чувство, что Ромола постоянно пребывает в дурном настроении. Она удивленно воззрилась на Монка, словно видела его впервые.
— Инспектор Монк, — пояснил Киприан. И даже после этого лицо ее так и не прояснилось. — Из полиции.
Он взглянул на Монка и, судя по мелькнувшему в его глазах огоньку, мудро решил предоставить инспектору вести разговор самому.
Но тут снова вмешался сэр Бэзил:
— Кто бы ни убил Октавию, он проживает в нашем доме. Иными словами, кто-то из слуг. — Голос его звучал мягко, но при этом Бэзил не сводил глаз с лица Ромолы. — В это трудно поверить, но, видимо, имелся некий секрет, причем настолько ужасный, что легче было совершить убийство, нежели допустить, чтобы тайное стало явным. Либо Октавия в самом деле что-то узнала, либо убийца просто вообразил себе, что она знает.
Ромола резко села, не отрывая взгляда от сэра Бэзила. Краска сбежала с ее щек, руки метнулись ко рту. На мужа она ни разу не взглянула.
Киприан перевел глаза на отца. Тот глядел на него, как показалось Монку, с неприязнью. Хотел бы он вспомнить своего собственного отца, но, увы, всплывали лишь смутные образы: запах соли и крепкого табака, прикосновения бороды и кожа — менее грубая, чем этого можно было ожидать. А сам облик: лицо, голос, слова — все кануло бесследно. Монк ничего теперь не знал об отце, разве что по отрывочным рассказам сестры.
Ромола наконец нарушила молчание, и голос ее был исполнен страха.
— Здесь, в доме? — Она смотрела на Монка, хотя обращалась к Киприану. — Кто-то из слуг?
— Кажется, это единственное разумное предположение, — пожал плечами Киприан. — Вспомни, не говорила ли с тобой Тави о слугах?
— Нет, — почти не раздумывая, ответила Ромола. — Это ужасно. Мне даже думать об этом страшно.
Тень пробежала по лицу Киприана. Казалось, он собирается еще что-то сказать, но опасается сделать это в присутствии отца.
— Говорила ли с тобой Октавия наедине в тот день? — спросил в свою очередь сэр Бэзил, не меняя тона.
— Нет, — быстро ответила она. — Я все утро принимала гувернанток. Ни одна из них мне не приглянулась. Просто не знаю, что теперь делать.
— Поискать еще! — резко ответил Бэзил. — Если ты назначишь достойное жалованье, найдется и достойная гувернантка.
Ромола бросила на него взгляд, исполненный скрытого недовольства.
— Я находилась дома весь день. — Она сцепила руки и повернулась к Монку спиной. — Днем принимала гостей, но Тави с нами не было. Я понятия не имею, где она могла быть; она даже не сказала, когда вернется. А вернувшись, прошла мимо меня в холле с таким видом, будто вообще меня не заметила.
— Она была чем-то расстроена? — мгновенно ввернул вопрос Киприан. — Или, может, напугана?
Сэр Бэзил смотрел на них, выжидая.
— Да, — сказала Ромола после минутного размышления. — Да, пожалуй, так. Я тогда решила, что у нее просто был неудачный день — возможно, повздорила с друзьями, но не более того.
— Что она сама сказала? — настаивал Киприан.
— Ничего. Я же говорю тебе, она прошла мимо, будто меня там вообще не было. А за обедом, если помнишь, Тави была особенно молчалива; мы еще предположили, что она не совсем хорошо себя чувствует.
Все посмотрели на Монка, ожидая, как он истолкует все эти факты.
— Может быть, она поделилась секретом с сестрой? — предположил он.
— Вряд ли, — коротко бросил Бэзил. — Но Минта весьма наблюдательна. — Он повернулся к Ромоле: — Спасибо, милая. Ты можешь вернуться к своим делам. И не забудь, что я тебе посоветовал. Не будешь ли ты столь добра попросить Араминту зайти сюда?
— Да, папа, — покорно ответила Ромола и вышла, не взглянув ни на Монка, ни на Киприана.
