– Что?!
– Прошу вас, ответьте, – повторила миссис Норидж. – Вы столько лет прожили рядом с Эштонами. Неужели вы забыли? Я понимаю, в вашем возрасте сложно помнить все…
Старик горделиво выпрямился.
– Моя дорогая миссис Норидж! В моем, как вы заметили, возрасте действительно непросто помнить все. Однако если вы спрашиваете меня о собаке старой миссис Эштон, то моя голова отлично сохранила то, что ее касается.
– И отчего же она умерла?
– Она не умирала.
– Как?
– Она не умирала, потому что и не жила, – разъяснил священник. – У миссис Эштон не было никакой собачки.
Эмма Норидж подалась к нему:
– Святой отец, вы уверены?
– Нет, это просто смехотворно! – возмутился старик. – Сначала вы врываетесь ко мне глубокой ночью, затем требуете ответа на глупейший вопрос… А когда я говорю вам, что вопрос лишен смысла, вы ставите мои слова под сомнение. Возмутительно!
– Но собачка… – начала Эмма Норидж.
– Глория Эштон терпеть не могла собак! – отрезал священник. – У нее был полный дом кошек. Уж поверьте, этого я бы не смог забыть. У меня у самого жил терьер, и миссис Эштон каждый раз напоминала мне, чтобы я держал его подальше от нее.
– Терпеть не могла собак… – медленно повторила миссис Норидж.
И вдруг улыбнулась. Это была удовлетворенная улыбка человека, подтвердившего свою правоту.
– Прекрасно, просто прекрасно, – вполголоса сказала она самой себе.
– Что именно? – спросил священник, окончательно растерявшись. Он впервые увидел улыбку на сдержанном лице миссис Норидж, и это поразило его едва ли не сильнее, чем ее ночной визит и странные расспросы.
– То, что Глория Эштон терпеть не могла собак. Спасибо вам, святой отец. И еще раз примите мои глубочайшие извинения.
– Куда вы?!
– Обратно, разумеется! – Миссис Норидж уже стояла на пороге. Ветер развевал полы ее плаща.
– Но вы не найдете дорогу! – всполошился священник. – Безумная вы женщина, подождите, я хотя бы дам вам лампу!
– Не стоит, святой отец. Спасибо вам за заботу, но я предпочла бы вернуться незамеченной.
– Да постойте же! Могу я хоть чем-нибудь вам помочь, раз уж вы предприняли такой путь?
Миссис Норидж ненадолго задумалась. Затем лицо ее просветлело.
– Вы весьма меня обяжете, если найдете пару яблок.
…На другой день, едва рассвело, Агнесса Эштон вышла в сад. Ей нужно прийти в себя. Руки немножко дрожат с утра, глаз дергается, и тик выводит из равновесия. Если бы не это, она бы совсем не нервничала.
Да и отчего ей тревожиться? Генри ночью пообещал, что все будет хорошо, а он никогда не обманывал ее.
Агнесса остановилась. Взгляд ее упал на обломанный и уже почерневший черенок розы. О, как отвратительно! Гнев вдруг вспыхнул в ее груди с новой силой. Женщина обхватила стебель и с силой сжала его, не замечая, что острые колючки прокалывают кожу.
Она очнулась только тогда, когда заметила стекающую по руке струйку крови. Испуганно отдернула руку.
Нет-нет, так нельзя… Агнесса заставила себя выпустить стебель и машинально вытерла кровь о подол платья.
Все хорошо. События той ночи – лишь морок, который развеется, едва уедет Роджер Хинкли.
Но тогда откуда эта червоточина в душе?
Эхо дикого хохота отдалось у нее в ушах, а перед глазами встало бледное, искаженное ужасом лицо прежней гувернантки. Агнесса провела рукой по лбу, отгоняя дурные воспоминания. Разве можно винить ее в том, что девушка кончила психиатрической лечебницей? Она не виновата! Никто не виноват в том, что случилось!
В любом случае, это все позади. Генри обещал поговорить с Роджером и раскрыть ему глаза на Шарлотту. Хинкли уедет, и все вернется на круги своя.
Агнесса сделала еще несколько шагов и вдруг в зарослях акации увидела два силуэта.
В лучах восходящего солнца казалось, будто золотистые волосы Шарлотты Пирс излучают сияние. Что касается Роджера Хинкли, он тоже сиял, но скорее не от солнца, а оттого, что сжимал Шарлотту в своих объятиях.
Агнесса вздрогнула и прижала ладонь к губам. Какое неслыханное бесстыдство!
Роджер наклонился к Шарлотте, и шокированная миссис Эштон торопливо отвернулась.
В окне первого этажа мелькнула мужская фигура. Агнессе не нужно было вглядываться, чтобы узнать мужа. Генри видел все то же, что и она.
Она знала, о чем думает ее муж, глядя на целующуюся пару. Генри тоже понимает, что время упущено. Они должны были раньше объявить Роджеру, что Шарлотта Пирс – чудовище. Тогда еще была бы надежда, что все закончится хорошо.
Но теперь, когда дело зашло так далеко, Роджер не прислушается к ним. Влюбленные мужчины глухи к любым голосам, кроме зова собственной страсти.
Значит, остается лишь одно: попытаться исправить то, что еще возможно.
За ужином некоторая принужденность ощущалась во всех. Даже Роджер Хинкли, счастливый, как мальчишка, почувствовал ее и озадаченно присматривался к окружающим, не понимая, откуда исходит напряжение.
Шарлотта всегда пила травяной чай с анисом. Остальные не любили этот вкус, поэтому для миссис Пирс чай заваривали отдельно. Вот и сейчас Дэйзи принесла на подносе два чайника: один она поставила перед миссис Пирс, а со вторым приблизилась к Агнессе. Но вдруг вскрикнула и едва не опрокинула поднос на хозяйку.
– Господи, Дэйзи! – вскрикнула та. – Что с вами?
Генри приподнялся:
– Милая, все в порядке?
– Да-да, все хорошо, – нервно кусая губы, ответила Агнесса.
– Но что произошло?
Дэйзи покраснела.
– Я… мне показалось… – пролепетала она. – Мне показалось, что на вашем платье пятна, миссис Эштон. Красные пятна.
Агнесса опустила взгляд:
– Это всего лишь игра теней!
– Закат сегодня красный, – поддержал ее Роджер. – Вероятно, завтра будет дождь.
Шарлотта поймала кухарку за руку.
– Вы сами не обожглись, Дэйзи?
– Нет-нет. Простите, миссис Эштон! Пожалуйста, простите!
Агнесса махнула рукой, и донельзя смущенная Дэйзи исчезла.
Все спокойствие Агнессы как рукой сняло. Видно было, что она с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться.
Генри положил руку на плечо жене и заговорил успокаивающе и ласково. В это время Шарлотта быстро допила чай и поднялась.
– Простите, я вас оставлю.
Сэр Генри обернулся к ней:
– Так скоро?
– Меня что-то клонит в сон. Должно быть, от долгих прогулок.
