– Надеялся, – честно признался Сергей. – С кем мы
будем работать? А главное – зачем? Силотский успел перевести деньги, но это
всего лишь аванс. А ты, мой корыстный друг, – передразнил он Илюшина с
очень похожими интонациями, – никогда не работаешь бесплатно!
Макар поморщился: Бабкин совершенно прав. Во-первых, они
никогда не работают бесплатно, а во-вторых, со смертью клиента все
расследование теряет смысл. Зачем искать пропавшего Качкова? Перед кем
отчитываться, когда они его найдут, если найдут?
– Бессонница плохо подействовала на мой незаурядный
мозг, – нехотя признался Макар. – К тому же в доме вторую неделю
работает один лифт из двух, сегодня я так и не смог его дождаться и поднимался
пешком на двадцать пятый этаж, что не доставило мне ни малейшего удовольствия и
окончательно истощило мои ресурсы. Ты прав, а я сглупил. Аванс возвращаем его
жене, о расследовании забываем, ждем другого клиента. Повторения дела Вики
Стрежиной не будет.
Сергей удовлетворенно хмыкнул и завалился на диван. Илюшин с
кислым выражением смотрел в потолок. Бабкин покосился на него, хотел что-то
сказать, но промолчал. Он понимал, что Макар выведен из себя тем фактом, что
клиента убили во дворе перед окнами Илюшина, и, вполне вероятно, убийство
связано с началом расследования. Однажды в их практике на человека, который
очень хотел, чтобы они взялись за расследование, покушались, но тогда клиент
выжил, не говоря о том, что деньги за расследование были переведены на их счет
после первого же его визита
[3]
. «Я вовсе не благотворительная
организация, которая разыскивает людей, – не раз повторял Илюшин. – Я
делаю свою работу и получаю за это деньги. Не вижу ни одной причины делать ее
бесплатно, даже из большой симпатии к клиенту».
Раздражение Илюшина было связано не только с тем, что
странное дело, так толком и не начавшееся, оборвалось с убийством Силотского.
Его раздражало свое отношение к его смерти. Макар много лет приучал себя не
привязываться к людям, не проникаться к ним внезапной симпатией, оставаться
отстраненным от них по мере возможности. Вкладывать в дело интеллект – но
только не душу. Интуицию – но не сердце. И долгое время у него это успешно
получалось. Илюшин огородил себя со всех сторон не просто забором –
пуленепробиваемой стеклянной стеной, сквозь которую он хорошо видел людей, но
никто толком не мог разглядеть его самого. «Люди умирают, и смерть их причиняет
такую невероятную боль, что нужно как-то защититься от нее», – вывел для
себя когда-то двенадцатилетний Макар Илюшин. Шесть лет спустя – когда он уже
решил, что боль осталась в прошлом – девушка, вытащившая его за шкирку из котла
страхов, несбывшихся надежд и ночных кошмаров, погибла. А вместе с ней
оборвалась и способность Макара привязываться к людям – точнее, он оборвал ее
сам, навсегда решив для себя, что жизнь достаточно наигралась с ним.
Начиная работать с Бабкиным, которого он поначалу определил
как отличного исполнителя, Макар опасался «покушений на дружбу» со стороны
Сергея. Дружба была ему не нужна, и он испытал облегчение, обнаружив, что
Бабкин не собирается переходить обозначенную Макаром границу рабочих отношений.
Он не рассчитал одного: они общались так тесно, что постепенно Илюшин подпадал
под обаяние Сергея и проникался все большей симпатией к напарнику, тщательно
скрывая ее под маской иронии. Он прекрасно знал, что умнее Бабкина, но иногда,
наблюдая за ним, начинал думать, что доброта и отзывчивость в сочетании с
душевной силой приносят их обладателю больше, чем интеллект. Макар чувствовал,
что стеклянная стена, построенная им, постепенно истончается, как ледяная корка
под слабым зимним солнцем, и отчаянно сопротивлялся этому.
Одной из сохранившихся в неприкосновенности заповедей было
«не заботься о клиентах». Нет, о них, безусловно, следовало заботиться в
профессиональном плане, но к ним нельзя было проникаться симпатией, чем порой
грешил Сергей. Во всяком случае, симпатией настолько сильной, чтобы она могла
влиять на ход расследования.
Но рыжий бородатый Силотский был симпатичен Макару, и от
этого он злился на себя. Ему следовало перестать думать о смерти этого человека
в том эмоциональном ключе, в котором он думал сейчас, но Илюшин не мог.
Силотский был полон жизни – жизнь распирала его, электризовала, заставляла
носиться на мотоцикле и громко хохотать, тряся бородой, заставляла верить в
другие миры, как будто единственного ему было мало. Этому человеку было
отпущено столько жизнелюбия, что его смерть казалась несуразностью.
– Должен был дожить лет до восьмидесяти, – пробормотал
Илюшин вслух. – Наплодить детей от трех жен и пяти любовниц, рассказывать
внукам истории о том, как его чуть не расстреляли в кафе. Вспоминать бандитские
девяностые. Мемуары написать, в конце концов.
– Да, чертовски нелепо, – откликнулся Бабкин. –
Здоровый мужик... молодой, в конце концов. И кому только... А! – он не
закончил фразу, махнул рукой.
– Здоровый... – повторил за ним Илюшин, будто пробуя
слово на вкус. – Здоровый... Здоровый, говоришь?
Он вскочил, сонливость и расслабленность слетели с него.
Бабкин встрепенулся, вопросительно посмотрел на Макара.
– Собирайся, поедем вместе, – скомандовал тот.
– Куда?
– Туда, где вы с Силотским были вчера.
– Зачем?! Ты хочешь выразить соболезнования его вдове?
– Нет, я хочу осмотреть двор, по которому он ходил каждый
день. Не спрашивай, зачем – сам не знаю. Считай это моим капризом.
«Капризом»... Ворча, Сергей встал, доковылял до прихожей,
надел куртку.
– Возраст у тебя не тот, чтобы капризничать, – не
удержался он, глядя, как Макар заматывает вокруг шеи полосатый щегольской
шарф. – И пол, кстати, тоже.
* * *
Илюшин, обычно предпочитавший передвигаться по городу на
метро, на этот раз согласился ехать на машине Сергея. Основные пробки
рассосались, а те, которые остались, Бабкин объезжал переулочками и закоулками,
поэтому сорок минут спустя он уже парковал машину, удивляясь на то, как быстро
высохла грязь в рытвинах, только вчера залитых коричневой жижей.
Апрель и в самом деле выдался удивительно сухой и чистый.
Малоснежная зима, ранняя теплая весна, на редкость солнечная для столицы...
«Интересно, чего нам ждать от лета?» – подумал Бабкин, вспомнив тетушкин домик
в деревеньке и прикидывая, на сколько месяцев можно будет вывезти туда Машу и
Костю, а заодно и выбраться самому. Он неторопливо осмотрелся и убедился, что
со вчерашнего дня вокруг ничего не изменилось. Даже пес лежал на том же месте,
что и накануне.
Пахло землей и тем особенным запахом недавно закончившейся
стройки, который бывает в новых районах. На пригорке вылезло семейство
мать-и-мачех, наклоняя за апрельским солнцем желтые головки на серых чешуйчатых
стебельках. Сергей уставился на цветы, стараясь отогнать ощущение, что на него
смотрят с одного из балконов, и не заметил, как далеко отошел от него Макар.
