– Ты мне нужен! Я... я не верю, что ты хочешь просто так
уйти, похоронив все, что нас связывает.
– Да что нас связывает?! Что?!
– Прошу тебя, дай нам еще один шанс! Хотя бы месяц!
Глядя на ее содрогающиеся плечи, Сергей согласился, ни на
секунду не поверив в то, что у них что-то получится. Перегорело.
Ольга, убежденная, что Бабкин никуда от нее не денется,
потому что слишком ценит семейную жизнь, перепугалась. Мать внушала ей, что
брошенная женщина – это клеймо на всю жизнь, и собственным примером убедительно
доказывала, что от такого удара не оправляются. Каким бы неудачливым и
никчемным ни был муж, он придает женщине статус и вес.
Боязнь разделить судьбу матери охватила Ольгу до такой
степени, что она энергично принялась за восстановление семейного очага, не
понимая, до какой нелепости доходит в своих попытках. Горячий ужин, красивое
нижнее белье, нежные интонации в голосе и вопросы о том, успел ли муж сегодня
пообедать... Если бы Бабкин хотел манипулировать женой, он был бы доволен. Но
он не хотел.
Как-то вечером Сергей поставил «пятерку» в гараж и пошел к
магазину, вовремя вспомнив, что Ольга просила купить вина к ужину. Пить вино он
не собирался, но понимал, что бутылка «Токайского» – обязательная часть
вечерней программы «прилежная жена встречает любимого мужа». Когда он вышел из
магазина с бутылкой в руках, неподалеку раздался громкий голос, и краснолицая
женщина лет пятидесяти направилась к Сергею с явным намерением о чем-то его
попросить. На ней была длинная желто-красная юбка в цветах, зеленая шаль с
бахромой такой длины, что она свисала ниже юбки, а на голове отчего-то кепка с
длинным козырьком. Под козырьком пряталось лицо – отекшее нездоровое лицо
пьющей бабы, постаревшей раньше времени.
– Ма-а-аладой человек! – она подошла почти вплотную, уставилась
на Бабкина нагловатыми серыми глазами, небрежно обведенными черной
подводкой. – Молодой человек, не откажите даме: одолжите червонец.
Секунду Сергей колебался, затем хмыкнул и полез в карман за
купюрой. Он не любил попрошаек, но тем, кто просил для себя, подавал почти
всегда.
– Молодой человек, я буду признательна вам до конца жизни!
Попрошайка взяла десятку, но в ту секунду, когда Бабкин
собрался уходить, пригляделась и цепко схватила его за руку.
– Постой, красивый, – протянула она. – Давай я тебе
хорошее дело сделаю.
– Я тебе сейчас сам хорошее дело сделаю, – пригрозил
Сергей, решив, что дама хочет расплатиться натурой.
Но та, не слушая его, быстро перевернула ладонь Сергея и
уставилась на нее, беззвучно шевеля губами. Бабкину стало смешно. «Банальный
развод, значит. Можно было сразу догадаться».
– Брось, – сказал он. – На цыганку ты похожа так
же, как я на папуаса.
Та подняла на него встревоженные глаза.
– Ты меня слушай, – сказала она, и Бабкин с удивлением
заметил, что «пьяная» растянутость ее речи куда-то делась. – Цыганка тебе
правду никогда не скажет, а я все вижу.
– Руку отпусти, – мирно попросил Сергей.
Вместо того чтобы подчиниться, баба быстро провела толстым
жестким пальцем с обкусанным ногтем по краю его ладони.
– Ты что-то серьезное задумал. – Она покачала головой,
нахмурилась. – А твое серьезное плохим для тебя может обернуться. Хочешь
жизнь свою изменить, только нельзя тебе ее менять, никак нельзя! Да подожди ты,
не вырывайся! – она покрепче перехватила руку Бабкина: хватка у нее оказалась
неожиданно сильной. – Что я, цыганка, чтоб голову тебе морочить?! Зайди во
двор, тебе любой скажет: баба Люба, может, и непутевая, но врать никому не
станет. Меня бабушка учила, как по линиям читать.
– Не выпустишь руку, отведу тебя в отделение, – предупредил
Бабкин, которому вовсе не хотелось куда-то вести эту дурную бабенку. На цыганку
она и в самом деле не походила, несмотря на свои юбки-шали, – лицо у нее
было самое простецкое, курносое.
– Да ты смотри сам! – она поднесла ладонь Сергея к его
лицу. – Видишь две линии? Вот, расходятся, как развилка. По этой линии
пойдешь, повалятся на тебя несчастья! Три раза линия пересекается, а на
четвертый – смотри! – рвется. Понял, что это значит?! Баба Люба тебе врать
не будет!
На Бабкина пахнуло перегаром и еще каким-то странным духом
от шали, словно ткань вымачивали в грибном бульоне. Он невольно отвернул лицо в
сторону, но выпивоха тут же дернула его за руку.
– Говорю тебе, смотри, потом благодарить меня будешь! Вторая
линия у тебя чистая – пойдешь по ней, плохого у тебя не будет. Главное – ничего
в своей жизни не меняй, она у тебя сейчас хорошая, хоть ты этого и не
понимаешь. И зла никому не делай, не обижай никого, понял?
Бабкин, рассердившись вконец, выдернул у нее руку и быстро
пошел прочь, ругая себя за глупость. Баба Люба рванула за ним, увиваясь вокруг.
– Не нужно, ничего мне не нужно! – быстро говорила она,
забегая то справа, то слева. – Ты мне денег дал, я тебе за это
благодарная, вот и хочу предупредить, хорошего человека от беды огородить!
Вижу, что ты кого-то сильно обидеть хочешь! Дети есть у тебя? Жена у тебя есть?
Не обижай их, слышишь? Добра тебе желаю, дураку! Если будешь зла им желать, оно
к тебе же и вернется! Сначала мелкие неприятности будут, а потом все крупнее и
крупнее, и остановить-то ты уже ничего не сможешь... Не беги, послушай! Тьфу!
Она наконец остановилась, но продолжала что-то кричать ему
вслед, и Бабкин до самого дома слышал ее надрывающийся голос.
Нелепое происшествие вылетело у него из головы, как только
он перешагнул порог квартиры, и он ничего не стал рассказывать Ольге –
последние годы их брака отбили у него эту привычку. Следующие два дня он
изредка вспоминал пьянчужку, сам себе удивляясь. Запах грибов от шали,
казалось, впитался в его куртку, и Сергей, морщась, принюхивался, пытаясь
разобраться, так ли это на самом деле или ему только кажется.
На третий день после происшествия, выйдя утром из дома, он
направился, как обычно, мимо детской площадки к гаражам. Стая собак – их было
семь-восемь – нахально разлеглась в песочнице возле детского домика с
облупившейся краской, и Сергей подумал, что давным-давно пора оградить площадку
забором. Внезапно грязно-белый пес, самый крупный из стаи, вскочил и залаял,
повернув к Бабкину вытянутую морду. Лаял он зло, напористо, и Сергею это не понравилось.
Он осторожно обошел площадку, стараясь не ускорять шаг, но
спустя полминуты к лаю вожака присоединились хриплые голоса его товарищей, и,
обернувшись, Бабкин увидел, что вся стая вскочила. Он успел подумать: не
хватало еще, чтобы собаки бросились на него, – и в следующую секунду
именно это и произошло.
Первым сорвался с места грязно-белый вожак. Он бежал быстро,
целеустремленно, как бежит собака, которая собирается не испугать, а укусить.
Больше пес не лаял. Длинную морду он опустил к земле, словно сгорбившись, и
короткая шерсть на его загривке стала дыбом. Остальные мчались за ним, и только
самый мелкий пес отстал, будто понимая, что торопиться ему некуда.
