– Сам не знаю, – признался он наконец. –
Понимаешь, самым простым и верным кажется списать выдумки нашего рыжего
бизнесмена именно на его неуемную фантазию и забыть о его визите. Занести
Ланселота в разряд сумасшедших. Но что-то мне мешает это сделать...
– Мысли о гонораре? – поддел его Бабкин.
– И это тоже, – невозмутимо кивнул Макар. –
Правда, я не представляю, как мы будем отчитываться о выполнении задания...
Поймаем хитрого барабашку и покажем клиенту? Или дух его бабушки из стеклянной
банки, куда мы ее заточим, провозгласит о желании пообщаться с рыжебородым
внучком?
– Давай откажемся, – попросил Бабкин, с дрожью вспомнив
бывшую супругу с желтым полотенцем на голове – почему-то больше всего его
удручало именно это несчастное полотенце. – Сам видишь, мужик не совсем в
себе. Точнее, совсем не в себе. Кстати, когда он вез меня на своем «Судзуки», я
видел какие-то шаманские связки на руле. Голову даю на отсечение, что он
повесил пару артефактов вроде тех, которые описывает Панов. Где только,
интересно, Ланселот их достал?
– Ну что ж... Тогда предлагаю потустороннее оставить
господину Силотскому, – согласился Илюшин. – Пусть сам ловит
барабашек и духов бабушек, защищается артефактами от «жамэ вю» и ищет двери в
другие миры. Мы ему ничем помочь не можем.
– Дмитрий Арсеньевич, мы ничем не можем вам помочь, –
деликатно, но непреклонно повторил по телефону Макар десятью минутами
спустя. – Нет, не потому, что не верим вам, а потому, что мой помощник не
нашел ничего, на чем мы могли бы строить свое расследование. Думаю, вы сами
понимаете: в таком положении браться за дело было бы непорядочно с нашей
стороны.
«Молодец Макар, – думал Бабкин, вслушиваясь в
разговор. – „Мой помощник не нашел ничего, что подтверждало бы ваши слова“
– вот что он имеет в виду. А говорит совсем другое, чтобы не оскорбить тонких
чувств клиента».
Он вспомнил, каким мягким, кошачьим голосом начал
разговаривать Силотский, когда Ольга открыла ему дверь. «Интересно, она держит
его в ежовых рукавицах? Рыжий не похож на человека, которого женщина сможет
придавить каблуком». Перед глазами его встало лицо бывшей жены – ровное,
ухоженное, которое он назвал бы красивым, не будь оно таким заурядным.
Выражение ее лица было насмешливо-пренебрежительным, и Бабкину стало неприятно.
Тогда он представил Машу. Представил целиком, охватив ее
мысленным взглядом всю сразу – тонкую, слегка загорелую, с вьющимися
рыжевато-золотыми волосами, играющими на солнце медовыми оттенками. И как она
поднимает на него серые глаза, а под глазами у нее от постоянного сидения перед
компьютером проступает бледная синева, которая очень огорчает саму Машу и
отчего-то трогает Бабкина. Ресницы у нее росли, как она говорила,
«бестолковые», рыжеватые, длинные, но редкие, прямые, как палочки, и у Маши
была привычка легко дотрагиваться до них пальцем, словно пересчитывая в
опасении потерять нужную ресничку.
Когда она задумывалась, лицо ее неуловимо менялось и вдруг
проявлялось в нем что-то, отчего оно становилось похожим на лики с полотен
старых мастеров. Сергея почти пугало это превращение молодой и вполне современной
женщины в незнакомку, которая смотрела куда-то, чуть улыбаясь не губами даже, а
одними глазами, и чудилось, что место ей не в двухкомнатной квартирке в
спальном районе Москвы, а на качелях среди цветущего сада с розами,
раскидистыми дубами, буйными зарослями одичавшей смородины, во времени таком
далеком и незнакомом, что даже представить страшно. Несмотря на эти странные
ощущения, Бабкин замирал, боясь спугнуть и свое, и ее состояние, пытаясь
угадать, о чем Маша думает, и в такие секунды она казалась ему чужой и очень
уязвимой.
Он представил, как она улыбается, как щурит серые глаза,
посмеивается над ним – время от времени спохватываясь, что может обидеть его, и
тогда взглядывает чуть растерянно и виновато. Иногда Сергей не мог удержаться и
секунд десять сохранял на своем лице серьезное выражение, словно и впрямь
обиделся. Но дольше не выдерживал, ухмылка расползалась от краешков губ по всей
физиономии, и Машка тут же улыбалась облегченно и радостно, ныряла пушистой
золотистой головой ему под мышку, бодалась – была у нее привычка к детской
возне, которая поначалу удивляла Бабкина, а потом стала нравиться.
«А ведь мог бы остаться... Испугаться гадалки или просто
пожалеть Ольгу, и так бы и жил с ней, и Машку бы не встретил»...
Он раздраженно дернул головой. Глупость это все. Как должно
было случиться, так и случилось.
Уверенность Бабкина держалась не на фатализме, а, скорее, на
страхе перед тем несбывшимся будущим, которое сегодня взглянуло на него
зелеными глазами из-под желтого тюрбана. Лицо бывшей жены снова возникло перед
мысленным взглядом Сергея, и он вдруг понял, что в нем изменилось.
– Нос! – изумленно сказал он вслух. – Она изменила
нос!
Илюшин уже закончил разговор и с одного слова понял, что
имеет в виду напарник.
– Пластику сделала? – осведомился он.
– Точно! У нее нос был такой, знаешь, круглый, маленький...
и ноздри круглые, аккуратненькие. А стал прямой, точеный, как у актрисы.
– У всех актрис носы разные, – глубокомысленно заметил Макар. –
Во всяком случае, поначалу, – добавил он, вспомнив одну из известных
артисток, к пятидесяти годам изменившую прекрасный нос с горбинкой на нечто
универсальное, прямое, шаблонное.
– Черт с ней, с Ольгой и с ее носом. – Бабкин с
облегчением потянулся, запрокинул голову на спинку дивана. – И с ее
Ланселотом тоже.
– Э-э-э... – протянул Илюшин, и Сергей тут же
насторожился: «экать» было не в привычках Макара.
Он оторвал затылок от дивана и вопросительно посмотрел на
друга.
– Разве ты не слышал наш разговор? – осторожно спросил
Макар, постукивая ложечкой о пустую чашку из-под кофе и избегая глядеть на
Сергея.
– Слышал... но не до конца. Вспомнил про Ольгин нос и
задумался. А что?
– Силотский поменял нам задачу.
– Что значит «поменял»?
– Когда он понял, что мы отказываемся браться за его дело,
то попросил забыть о «жамэ вю», которое его мучает, и заняться более земным
вопросом. Мне кажется, что в данном случае потусторонние силы не замешаны.
– Каким вопросом? – нахмурился Бабкин, приподнимаясь с
диванчика.
– Поисками его пропавшего заместителя.
Бабкин выругался и рухнул обратно на диванчик, в котором
что-то тихо и печально хрустнуло.
– Я не мог ему отказать, – пожал плечами Илюшин. «И,
если честно, не очень-то хотел», – добавил он про себя.
Сергей его понимал. В отличие от многих других частных
сыщиков, основной специализацией которых был сбор компромата на неверных жен и
мужей, они с Илюшиным этим не занимались. Раскрытие убийств тоже не входило в
их компетенцию – оба были уверены, что при возможностях оперативной группы
любой следователь раскроет убийство по горячим следам в десять раз быстрее, чем
это сделают они сами. «Если дополнить эти возможности грамотной
работой», – неизменно добавлял Бабкин, объясняя жене, что гораздо проще
сверять полученные отпечатки с базой данных, имея эту самую базу, а не прося
каждый раз о помощи кого-то из бывших коллег. Но никакая оперативная группа не
могла потратить столько времени на поиск пропавшего человека, сколько могли
позволить себе они с Макаром. Здесь преимущество было на их стороне, и, как
говорил Илюшин, глупо было бы этим не воспользоваться.
