Не обращая на нее внимания, Макар прошелся по мастерской,
разглядывая скульптуры.
– Да, Владислав Захарович, конечно же, был прав, –
заметил он вполголоса. – На это способен любой выпускник художественного
вуза. Эпатаж без таланта превращается в насмешку над самим собой, что мы и
видим из ваших так называемых работ.
Томша быстро подбежала к нему, мелко семеня, и Бабкину
показалось, что она сейчас ударит Илюшина, но она не ударила, а лишь прошипела
ему в лицо, почти не шевеля губами:
– Твой Чешкин – ничтожество! Бездарность! Из науки его
выставили пинком под зад, так он начал картины собирать, а сам-то ничего не
умеет! Даже на поделки не способен! Все, что может, – других охаивать,
плеваться презрением, как верблюд. Старый кастрат!
– Поэтому вы убили его внука? – вежливо поинтересовался
Илюшин.
Томша осеклась, губы плотно сомкнулись в красного червяка,
так что линия между ними стала почти неразличимой. Глаза выкатились, в следующий
миг губы разжались, и между ними запузырилась слюна. Сергей испугался, что
сейчас она забьется в эпилептическом припадке, но Томша, сделав шаг назад,
отвернулась от них, постояла неподвижно, напомнив Бабкину встречу на кладбище,
когда со спины он принял ее за мужчину, а затем повернулась. Лицо ее стало
спокойным, расслабленным, слюна исчезла, и губы опять кривились в полуулыбке,
от которой на Бабкина повеяло холодным ужасом.
– Что несешь-то, красивый? – почти весело осведомилась
она у Илюшина. – Тебя твой шкаф, – она кивнула на Сергея, – по
голове крепко приложил? Колька с собой покончил, это все знают.
– Ну что вы, Мария Сергеевна! – возразил Макар почти
благодушным тоном. – Никак он не мог с собой покончить, это совершенно
очевидно.
– С чего же тебе это очевидно?
Не дожидаясь разрешения, Илюшин сел на стул, закинув ногу на
ногу, и задумчиво посмотрел на Томшу. Бабкин чувствовал, что ее выводит из себя
его невозмутимая манера держаться, но она пытается это скрыть.
– Во-первых, – сказал Макар, – была свидетельница,
которая видела, как Николай выпал из окна. Из ее рассказа понятно, что
произошло убийство, а никак не самоубийство.
– Врешь, сволочь!
– Нет, Мария Сергеевна, не вру. Нам она сказала, что видела,
как Чешкин перевалился через подоконник и упал, но до того его ангельская душа
успела покинуть тело. А теперь скажите – вы где-нибудь видели ангельские души,
вылетающие из тела в тот момент, когда человек только готовится покончить с
собой? Ведь это, по ее словам, случилось не тогда, когда он ударился о землю и
умер, а когда он решил прыгнуть. Да-да, Мария Сергеевна, белая фигура за его
спиной! Она видела не ангела, она видела человека.
Томша издала короткий смешок, но Макара он не остановил.
– Я знал о том, что произошло убийство, а вовсе не
самоубийство, уже тогда, когда разговаривал с ней, потому что после визита к
Чешкиным у меня не осталось в этом никаких сомнений. Женщина подтвердила мою
уверенность, и к тому же указала, в каком направлении искать убийцу.
– Откуда же ты мог это знать, красивый ты мой? –
растянув рот в одну сторону, словно пытаясь улыбнуться половиной лица,
поинтересовалась Томша.
– Я видел рассказ, который Чешкин написал перед смертью.
Сергей тоже его читал. Это сказка, в основу которой положена история Андерсена
о платье короля. Я не поэт и не писатель – и слава богу! – но я прочел то,
что писал Чешкин, и одно могу сказать точно: это была неоконченная история. Вы
понимаете? Он только начал ее писать, потому что пока Силотский с ним сидел,
Чешкину пришла в голову какая-то мысль; он признался, что его нисколько не
огорчит уход друга, потому что ему не терпится сесть и писать. Чешкин так и
поступил: даже не закрыв дверь за Силотским, сел за стол, потому что в голове у
него созрела сказка-фантазия, требующая выхода. Он написал самое начало и
оборвал его на фразе: «Побежал по пыльной дороге догонять короля и портных».
Илюшин щелкнул пальцами, словно сделав важное открытие, и
Томша едва заметно вздрогнула.
– Но ведь ясно, что это не конец! Любому, читавшему этот
текст, понятно, что с мальчиком потом должно что-то случиться, как и с королем,
и с портными... Всего лишь завязка истории, и я удивлен, что такая очевидная
мысль не пришла в голову ни Полине, ни ее деду, иначе они не стали бы винить
себя в смерти Коли. Пока он писал, в квартиру поднялся убийца. Дверь после
ухода Силотского осталась открытой, но для убийцы это не имело значения: он мог
позвонить, и Чешкин открыл бы, потому что знал его. Убийца зашел в комнату,
что-то сказал Коле – может быть, пошутил насчет своего визита и объяснил, что
Ланселот стоит внизу, под Колиным окном, и у него придуман какой-то сюрприз для
Чешкина. Тот выключил свет, подошел к окну, стал вглядываться в темноту,
пытаясь рассмотреть своего друга. Его толкнули в спину, он закричал и упал. И
разбился насмерть.
Бабкин стоял неподвижно, не сводя глаз с Томши, рот которой
по-прежнему кривился на одну сторону, но это было похоже не на улыбку, а на
судорогу.
– Если мы вспомним, что вы, Мария Сергеевна, вернулись домой
уже после того, как к вам приехал Силотский, и были вы, по вашему собственному
признанию, одеты в пальто, накинутое на белую сорочку, то мы получим ответ на
вопрос, кто убийца.
Он развел руками, словно показывая, как это просто и
очевидно.
– И вы сами только что ответили на вопрос, зачем вы убили
Колю Чешкина – еще до того, как я вам его задал. Затем, что вы, как и
Силотский, полны непомерной гордыни, и в этом с ним очень похожи. Силотского
отвергли его друзья, а вас – старый Владислав Захарович, не оценивший вашего
таланта, пренебрежительно отозвавшийся о ваших скульптурах. Он презирал вас,
запретил Силотскому знакомить вас с его внучкой, о чем вам, конечно же, стало
известно от Дмитрия. Вы попробовали проверить свои силы на внуке Чешкина – но и
тут вас ждало полное поражение: Коля вас не хотел, не замечал, он был слишком
далек от всего, что вы ему предлагали. А ведь вы, Мария Сергеевна, полны злобы,
вы любыми путями пытаетесь добиться своего, ненавидите мужчин, несмотря на свою
тягу к ним – а, может быть, именно поэтому. Я помню, с каким удовольствием вы
рассказывали о визите Полины Чешкиной! Думаю, про себя вы вдоволь посмеялись
над ними всеми: и над Силотским, попросившим вас обмануть Чешкину и считающим,
что использует вас в своих интересах, в то время как он сам был инструментом в
осуществлении вашего плана, и над Полиной, и над Крапивиным, и больше всего –
над Владиславом Захаровичем, оплакивающим любимого внука, считающим, что это он
его не уберег.
– Бред, – проскрипела Томша.
– Нет, Мария Сергеевна, не бред! Вам, как и остальным, было
известно о том, что Чешкин остался вместе с Ланселотом. Вы сами позвонили
Дмитрию, зная, что тот не выдержит и приедет к вам, но звонили вы, конечно же,
не из дома, а с мобильного телефона, сидя в собственной машине, стоявшей за
домом Чешкиных. У вас есть машина? Не сомневаюсь ни секунды, что три года назад
она у вас имелась. Силотский вышел из подъезда, вы поднялись в квартиру, с
радостью обнаружили открытую дверь... Остальное я вам рассказал. Вам нужно было
проделать все очень быстро, потому что в скором времени у вашей собственной
квартиры должен был появиться Силотский. И вы, как ни торопились, все же
приехали позже, но у вас в машине были заранее припасены вино и фрукты, и
потому ваше отсутствие выглядело убедительным: спускались в магазин, купили
продукты... Никто не заподозрил вас, потому что все были уверены в самоубийстве
Чешкина. Но это вы его убили, и я об этом знаю.
