Севр быстро осмотрел коробки: и тут крабы. Уже в горло не лезет! Тушенка, сардины в масле, говядина в собственном соку, все то же, что обычно и бывает во всех бакалейных магазинах, с этим можно прожить долгие месяцы и умереть от гастрита. Множество фруктовых соков. Ящики минеральной воды. Никакого вина. Никакого кофе. Он запинался о детские ведерки, мячики, шезлонги. Здесь же стояли ящики с разборными воздушными змеями, коробки настольных игр. Его руки нащупали пустую коробку, с порванным верхом… В самом ли деле порванным?.. Может, это просто он сам стал недоверчивым, как затравленное животное?..
В дальнем углу в куче коробок он нашел аптечные принадлежности широкого потребления, лезвия, зубные щетки, но бритвы не было. Она наверняка заржавела бы. Он растолкал по карманам несколько банок сардин, упаковку аспирина. Незачем нагружаться. Он возьмет еще, когда понадобится. На три с половиной дня ему хватит. Он закрыл за собой дверь, облегченно вздохнув. Раз уж устроил разведку, надо зайти в квартиру Блази и забрать красный плед, который заметил в прошлый раз. Эти хождения взад-вперед немного развлекли его. Завтра попытается починить дверь агентства. Конечно, он не великий мастер, но вспоминать о незакрывающейся двери было неприятно. В кабинет может зайти кто угодно. А если случайно Матушка Жосс придет в голову обойти помещения, чтобы посмотреть, не сильно ли Резиденция пострадала от бури, — она увидит, что кто-то проник в агентство и его могут поймать. Нельзя пренебрегать ни малейшей предосторожностью.
Небо посветлело. Облака, сияющие, прозрачные, как дым, пролетали так быстро, над самыми крышами, что было удивительно — почему их не слышно. Море, казалось, зашумело громче, но теперь легче было различить удар каждой волны, ее шелестящий бег по песку. Если бы осмелился, он пошел бы прогуляться по бесконечному пляжу. В конце концов, он ведь свободен, свободен как никогда. Разве не от этого его самая тайная тоска?.. Он обошел всю квартиру Блази. Но красного пледа не нашел. А может, его и никогда не было. Севр ошибся… Однако…
5
Назавтра буря разыгралась с новой силой. Севр приоткрыл окно гостиной, выходящее в сад, из которого виднелись вдалеке дома городка. Они едва угадывались сквозь дымку дождя, казались заброшенными. Это похоже было на военный пейзаж под серым свинцовым небом. Севр, будто замурованный в самом ужасном вакууме, снова лег. Его затворническая жизнь чуть упорядочивалась лишь благодаря телевизору, и в промежутках между редкими в понедельник передачами он слонялся из комнаты в комнату; кашлял, думая, что он на грани простуды, от которой неуверенно лечится грогом да аспирином. Чтобы убить время, выдумывал мизерные занятия и растягивал их надолго. Например: осмотр бумажника Мерибеля. Покойный был недоверчив, и в бумажнике не нашлось ничего кроме небольшой суммы денег и нескольких цветных фотографий домов, интерьеров, этаких «готовых» квартир, как он иногда продавал. Хотя Севр великолепно знал дело, он никак не мог вычислить цифру мошенничества; Мерибель ведь знал, что однажды будет пойман. Он должен был рассчитать этот риск, определить период времени, в течение которого можно безнаказанно действовать. Но этот срок неизбежно должен был быть слишком краток. Следовательно, присвоенные суммы не могли быть слишком велики. Может, 50, 60 миллионов? Севр спрашивал себя, не напрасно ли поддался панике. 50 миллионов можно было бы возместить полюбовно. Не слишком ли он драматизировал происшедшее с самого начала? Да ведь именно в этом он и воспользовался случаем! Сразу принял мысль о том, что Мерибель виновен, как будто ему это было выгодно. Он должен был, по крайней мере, серьезно изучать документы Мопре. Но нет. Сразу высокие слова, священное негодование… Мерибель не успел подготовиться к защите. Возможно, он убил себя в припадке оскорбленного самолюбия?..
Однако, по некоторым размышлениям, всплывали вещи, не клеящиеся между собой. Когда Мерибель начал воровать, на это же наверняка была конкретная причина. Все произошло так, будто он дал себе некую отсрочку… Полгода… Где?.. по истечении которой он, очевидно намеревался исчезнуть. Значит, облапошивая клиентов, он одновременно готовил побег. Итак? Сбежал ли бы он ради полусотни миллионов? Стоили ли они того?..
Севр пересел в другое кресло. Теперь он задыхался в трехкомнатной квартире с закрытыми окнами, где непрерывно работал электрообогреватель. Сигареты почти кончились, и в воздухе стоял запах окурков, плесени, зала ожидания. Его мысли без конца возвращались все на те же неуютные перекрестки необъяснимости. Впрочем, а что он, собственно, знает о Мерибеле? Один из друзей детства, которых считаешь хорошо знакомыми, потому что жили рядом, вместе страдали от провинциальной скуки. Из тех, с кем всегда на ты, и даже в голову не придет, что надо знакомиться. Они всегда рядом. В один прекрасный день говоришь: «Хорошо бы тебе жениться на моей сестре!» И даже не удивляешься, что так оно и происходит! Никогда не спрашиваешь себя, счастливы ли они. Неизвестно, любишь ли их. Некогда. А может уже очень, очень давно — ты их враг. Доказательство: это дело в Испании. Кто впервые заговорил об Испании? Да как-то речь сама собой зашла… Дениза была не против такого плана, наоборот. И когда Мерибель сказал: «Съезжу-ка я туда, посмотрю на месте», — он, Севр, рад был избавиться от зятя. Хотя все это никогда и не выражалось настолько ясно. Жизнь — как море, сразу не подозреваешь, что бурлит в глубине.
Севр бросил бумажник в ящик книжного шкафа; можно будет забрать, уходя. Все эти вещи, которые носил Мерибель, принадлежавшие Мерибелю, теперь вызывали в нем отвращение. Даже часы и обручальное кольцо. Он оставил в кармане лишь записку, написанную Мерибелем перед смертью. Почти вся вечерняя передача местного телевидения была посвящена драме. Домик крупным планом. Ружье крупным планом. Крупным планом лицо Мерибеля… Лицо, уничтоженное выстрелом, но никто же этого не знает, кроме них с Мари-Лор, которая появилась на экране в свою очередь, в трауре, но это была другая женщина, которой горе придало величие, поразившее Севра. Чья-то рука протянула микрофон. Голос за кадром произнес:
— Мадам Мерибель желает сделать заявление.
И Мари-Лор, смущенная, сбивающаяся от робости, тем тоном, каким когда-то рассказывала катехизис, зашептала:
— Филипп… Если ты слышишь меня… прошу тебя, вернись. Я верю, ты не виноват, ты сможешь объяснить, почему брат убил себя…
Великолепная Мари-Лор! Она придумала эту хитрость, чтобы отвести подозрения, еще вернее спасти его, и играет свою роль с такой неистовой преданностью, на которую лишь она одна и способна. Все более настойчиво и жалко она повторяла:
— Вернись, Филипп… Я совсем одна, и не могу ответить на вопросы, которые мне задают… Говорят, вы делали нечестные дела, а я не могу поверить…
Она уже не могла сдержать слез и микрофон убрали.
— Вы слышали взволнованный призыв Мадам Мерибель, — заключил репортер. — Увы, к сожалению, видимо, подтверждается, что Кабинет Севра переживал трудные времена… Мы сумели связаться с энергичным комиссаром Шантавуаном, который согласился сказать несколько слов…
Крупным планом лицо комиссара. Похож на Климансо, из-под усов слышится бас:
