— И заодно бумагу с ручкой.
— В добрый час! Слегка примите, а потом рука сама так и застрочит!
Но Жан Мари уже не слушал его, обдумывая, как начать. А потом одним духом написал:
«Господин генеральный директор!
К моему большому сожалению, я вынужден просить вас уволить меня с занимаемой должности. Мне не следовало соглашаться на работу, которую вы мне поручили по рекомендации нашего общего друга. У меня недостает ни сил, ни возможностей достойно с нею справляться. Возникли проблемы со здоровьем, да и особой склонности к торговле, как теперь совершенно ясно выяснилось, у меня нет.
Прошу извинить меня, господин генеральный директор, за причиненное беспокойство.
С глубоким уважением,
Жан Мари Кере».
Все это выглядит трусливо и пошловато, думает Жан Мари, перечитав написанное. Если я немедленно не отправлю письмо, то потом уже не сделаю этого никогда. Элен, конечно, скажет, что мне моча в голову ударила. Но что будет, то будет!
Он отпивает большой глоток вина. Пытается представить незнакомого противника, сумевшего выиграть первый раунд. Он, верно, считает себя необычайно ловким, со злорадством размышляет Жан Мари, но сам же и попадется в вырытую им яму, так-то вот. Я добровольно вновь погружаюсь в трясину безработицы, и отныне я в полной безопасности. Что можно предпринять против безработного? То be or not to be?
[2]
Я выбираю: not to be. Жан Мари рассмеялся и зашелся в кашле.
— Вам стало получше, сразу видно, — обратился к нему хозяин кафе. — А то вы тут словно с похорон ко мне явились.
Конверты, слава богу, были стандартными, без какого-либо фирменного знака заведения. Жан Мари аккуратно вывел адрес, приклеил марку. Лежавшее перед ним письмо напоминало оружие. Я начинаю медленное самоубийство, подумалось вдруг. Чем это все может закончиться? Моей смертью? Возможно, именно этого он и жаждет.
Жан Мари достал второй лист бумаги.
«Дорогой друг!»
И на этом остановился. Рассказывать всю историю с самого начала оказалось выше его сил. Жан Мари вышел на улицу и замер в нерешительности. Опять пустая праздность, ненужность всего и вся и тяжесть собственного тела, куда его теперь нести?.. Доводилось ли претерпевать его незримому врагу подобные невзгоды, если он с такой легкостью обрекает на них других? Жан Мари бросил письмо в почтовый ящик. С этого мгновения он уже не служащий, не руководящий работник, а уволенный. Дирекция, правда, могла заставить его проработать положенный законодательством месяц. И хотя он почти уверен, что его оставят в покое, лучше на всякий случай раздобыть медицинскую справку о временной нетрудоспособности. И снова в бой, снова искать работу.
Воскликнуть в приступе гнева not to be легче легкого, но ведь дома ждала Элен. Из-за нее и ради нее он должен работать, но как только что-то отыщется, черный ворон опять накинется клевать его. Положение незавидное, как ни крути! Как и всегда, по пути домой он купил все необходимое: хлеб, мясо, картошку. Но мысли витали далеко. Заглянул в почтовый ящик, нет ли писем. Есть! Учебное заведение Блез-Паскаль. Достав его и зажав зубами, Жан Мари принялся свободной рукой шарить по карманам в поисках ключей. От засветившейся впереди слабой надежды руки его задрожали. Наконец, бросив купленные продукты на кухонный стол, он вскрыл конверт.
«Уважаемый господин Кере!
Мы с должным вниманием ознакомились с вашим письмом. К сожалению, вынуждены сообщить вам, что в настоящее время в нашем учебном заведении вакантных должностей нет. Тем не менее мы занесем вашу кандидатуру в наши списки и при случае будем рады принять вас на работу.
С уважением…»
Жан Мари нервно скомкал письмо. Лицемеры!.. Сказали бы откровенно: «Пошел на…», ан тебе нет, они тут турусы на колесах разводят!
Он швырнул письмо в корзинку. И, подобно приступу горячки, его вновь обуял гнев. Время приближалось к обеду. Полдень. И, накрывая на стол, Жан Мари разговаривал сам с собой: «Попадись ты мне!.. Ну только попадись ты мне!..» Он не услышал, как в кухню вошла Элен и, удивленная, остановилась на пороге.
— Почему ты здесь?.. Нездоровится?
— Не знаю… Нет. Или, вернее…
Он достал из бумажника оба анонимных письма.
— Держи… Сама все поймешь.
— Ясно, — произнесла она, пробежав их взглядом. — Глупость, только и всего.
— Ты ничего не понимаешь! — не сдержался Жан Мари. — Первое письмо пришло к нам домой. Еще куда ни шло. Но второе отправили туда, в магазин, и его, черт возьми, распечатала эта мымра Седийо. Все уже в курсе. Ты прочти, прочти… «Сука рваная…» Неужели не понятно? Можно представить, что они там обо мне воображают.
— Не кричи так. Соседям вовсе не обязательно об этом знать. Да, конечно, это неприятно.
— Это настолько неприятно, что я уже уволился с работы. Письменно известил господина Дидихейма.
— Ты сошел с ума!
Элен сняла перчатки, обеспокоенно смотрит на мужа. Достает с вешалки домашнюю кофточку.
— Ты объяснил ему, в чем дело?
— Нет. Представляешь, как бы он отреагировал? Я сказал только, что болен и не могу продолжать работать.
— Ну удивил!
Она зажгла газ, взяла сковородку.
— Давай быстрее. Мне нужно через полчаса быть на месте. Мог хотя бы сперва посоветоваться со мной. Это была хорошая работа.
Котлеты шипят в масле. Приготовив салат, Элен утирает глаза тыльной частью руки.
— Ты плачешь? — спрашивает Жан Мари.
Она передергивает плечами. Он подходит к ней, обвивает рукой шею и шепчет:
— Элен. Я не мог там больше работать.
Резким движением она освобождается от его объятий.
— Ну в чем дело? Может быть, ты и есть тот самый, на что намекает письмо?
Ошарашенный, он отступает, ищет на ощупь стул.
— Элен, что ты говоришь…
— Ты не тот, о ком там сказано?
— Да как ты могла такое подумать!
— А если нет, тогда нужно было на все наплевать, какая разница, что там подумают другие. Твой друг все для тебя сделал. Преподнес работу на блюдечке. А ты из-за какого-то дурака, что потехи ради шлет тебе идиотские письма, уходишь! Это несерьезно. Давай есть!
Поставив салатницу на стол, она раскладывает котлеты. Руки двигаются словно сами по себе, и кажется, нет ни ссоры, ни напряженных лиц, ни обидной резкости слов. Жан Мари садится напротив нее.
— Идиотские письма, говоришь… Я так не думаю.
— Послушай, — говорит она, глядя ему прямо в глаза. — Или вся эта ерунда рассыпается как карточный домик, или тебе есть в чем себя упрекнуть. Ну-ка покажи мне еще раз письмо.
