— Но я не знаю, кто пишет.
— Да, конечно! За кого вы меня принимаете?
Я удалился, совершенно подавленный. Я — доносчик? Вот уже целую неделю, как я повторяю этот вопрос. Вы меня знаете. Разве я способен донести на кого-нибудь? Нет. Я не понимаю. Тут, без сомнения, произошло какое-то ужасное недоразумение. Но от этого мое положение делается лишь еще более тяжелым. Перед кем мне оправдываться? Как узнать, кто пытается обесчестить меня? На прошлой неделе я решил, что обо всем расскажу Элен. Но теперь не решаюсь. И жду. Почему тот — или та, — что преследует меня, не обращается непосредственно к моей жене? Я храню молчание. Каждое утро укладываю несколько книг в портфель и делаю вид, будто ухожу в лицей Шарля Пеги. Элен целует меня на прощание.
— Трудись хорошенько. Но не переутомляйся.
Я отправляюсь бродить вдоль Сены, мимо лотков букинистов, сгибаясь от непосильной тоски. Обессиленный, возвращаюсь обедать. Элен встречает меня с улыбкой.
— Ну что, заездили тебя ребятишки?.. Вижу, что да… Немного… У тебя на лице все написано.
Мы быстро едим. Я внимаю ее болтовне.
— А не провести ли нам отпуск в Нормандии? — весело щебечет она. — Жозиана рассказала мне об одном очаровательном местечке к югу от Гранвиля.
— Куда спешить?
— Напрасно так думаешь! Надо снять дом заранее.
Бедная Элен! Отпуск — сладкая изнанка работы. Но когда работы нет, бездействие — гнусная пародия на отпуск. Но пусть Элен поймет все сама. А я ухожу с портфелем, набитым бесполезными книгами. Чтобы сменить обстановку, сажусь в метро и уезжаю в Буа.
Природа навевает мысли о прошлом. В Рене я частенько ходил в парк Фавор. Мне нравились его уютные пустынные аллейки. В те времена в глубине души я был счастлив. Никакой лжи. И не надо отчитываться в собственных мыслях. Формула молитвы Confiteor приходит мне на ум. „Грешен я мыслью, словом, действием и упущением“. С давних пор я не придавал большого значения греху упущением. Увы, я ошибался! Это худший из всех. Ибо в нем проявляется неуважение к ближнему. И выходит, что помимо своей воли я немного презираю Элен. Иначе бы давно рассказал ей и о сомнениях, и о слабостях, и о вероотступничестве, ведь мои блуждания и поступки сами по себе неподсудны, но, старательно спрятанные, они становятся предательством.
Захожу в бар. И пью, уставившись в пустоту, первое, что попалось на глаза… Всюду я лишний. Выхожу. Все, решено! Сегодня же обязательно поговорю с Элен. Если нам суждено расстаться, ну что же, значит, такова моя судьба. Я согласен на что угодно, лишь бы прекратить медленное гниение, потное и тошнотворное.
Я возвращаюсь домой. В почтовом ящике пусто. И предоставленная отсрочка поколебала мою решимость. Возможно, завтра я буду сильнее. В конце концов, я вовсе не обязан живописать Элен всю свою жизнь. Вполне хватит и признания, что мне снова пришлось уволиться! Я из тех, кто уходит! Человек, оставляющий доверенный ему пост. Вам не кажется, что это весьма точно меня характеризует? Ах, если бы вы могли видеть, как мне приходится лицедействовать, изображая утомленный вид, будто я тружусь, не щадя живота своего. Чем сильнее Элен будет тревожиться о моем здоровье, тем меньше упреков, я надеюсь, посыплется на мою голову. И вначале все идет, как задумано. Она говорит мне:
— Ты слишком близко к сердцу принимаешь свои учительские обязанности. Те деньги, которые они тебе платят, того не стоят!
Момент, кажется, удобный? Но готова ли она выслушать мою исповедь? Вдруг еще не совсем.
— Действительно, — осторожно начинаю я. — Работа на износ. Не знаю, долго ли я еще выдержу.
— Слава богу, хоть отпуск большой, — отвечает она.
Все, слишком поздно! Момент упущен. Я мрачнею.
Тоже хорошее средство. Элен обеспокоена.
— Если тебе нездоровится, возьми себе день или два, отдохни. Не бойся, твой директор тебя не съест.
Возможно, дорогой друг, я и слаб душой, но все же не столь подл! Я беру руку жены и прижимаю к своей щеке.
— Элен! Мне так нужна твоя любовь. Неизвестно, что готовит нам будущее. Но пока ты рядом со мной, я уверен…
— Что за похоронные настроения, мой бедный муженек, — перебивает меня Элен. — Давай доедай жаркое.
Вот это и есть повседневная жизнь: обмен сигналами, чье значение утрачено. Все придется начинать заново. Может быть, завтра?..
Я перечитал написанное. Неужели вы и в самом деле все еще сохраняете ко мне уважение? И хочется вновь повторить, теперь уже вам: „Пока вы со мной…“
До свидания.
С самыми дружескими пожеланиями,
Жан Мари».
«Дорогой друг!
Я сделал этот нелегкий шаг. Вернее, он сделался сам собой. Сдуру я выкинул в мусорное ведро пачку неисправленных контрольных, и Элен их обнаружила.
— Ты что, выбрасываешь их домашние задания?
Всегда необычайно добросовестно относящаяся к своей работе, она была возмущена. И отступать было некуда.
— Я больше не вернусь в лицей, — сказал я. — По мне, лучше булыжники ворочать. Тебе трудно понять. Но я слишком стар для таких детей. Они устроили мне невыносимую жизнь. Вот такие дела… Я ухожу.
То, что последовало за этим, было просто ужасно. Щеки Элен побледнели, подбородок задрожал, и она закусила губу, стараясь сдержаться, но глаза, казалось, распахнулись от нахлынувших слез, и ресницы не смогли их удержать. „Ты грубая скотина“, — сказал я самому себе. Элен медленно опустилась на стул. И произнесла лишь одну короткую фразу, которая подействовала на меня сильнее всех ее слез.
— Что я скажу в парикмахерской?
Она ведь так часто говорила с другими мастерами о своем муже, который, шутка сказать, преподавал в лицее. А затем маникюрша могла делиться с кассиршей: „Господин Кере — человек солидный! Элен очень повезло с мужем!“ Я ожидал услышать упреки. Но она тихо заплакала, как плачут в темноте, за полночь, когда вокруг никого нет. Я даже не осмеливался обнять ее. Сердце сжалось, и все равно от признания сделалось намного легче.
Я взял Элен за руку. Но она тотчас ее отдернула. Сказала:
— С тобой жить невозможно! — И я не узнал голоса жены.
В одно мгновение мы стали чужими друг другу. Я испугался. Ибо не ожидал, что все так получится. Пусть кричала бы, ругала, все, что угодно, только не это…
— Давай есть, — проговорила она, утерев слезы. — Так будет лучше.
И наступила тишина. Со вчерашнего вечера я исчез для Элен. Она не затевает ссор. (Я тоже.) А просто-напросто не замечает меня. Будто я прозрачный. Теперь вам все известно. Можно на этом и остановиться. Если в ваших церковных книгах сыщется хоть какая-нибудь молитва о привидениях, прочтите ее, думая обо мне.
Ваш друг
Жан Мари».
* * *
