— Позвольте спросить, мадам Пратолунго, — сказал он высокомерно, — в качестве кого находитесь вы здесь?
— В качестве друга Оскара, — отвечала я. — Завтра вы освободитесь от нас обоих.
И хлопнув дверью, я пошла наверх. Если б я была женой мистера Финча, то, кажется, сумела бы сделать его сносным человеком.
Мистрис Финч встретила меня в коридоре и указала комнату Оскара. Я застала его беспокойно шагающим взад и вперед. Первые его вопросы относились к письму. Я решила не касаться этого печального предмета до следующего утра и хотела переменить тему разговора. Напрасно. Оскар настоял, чтоб я ответила ему немедленно.
— Я не хочу прочесть письмо, — сказал он. — Я хочу только знать, что там сказано о Луцилле.
— Все, что там сказано о ней, может быть выражено следующими словами: Луцилла в безопасности.
Оскар схватил мою руку и устремил на меня пытливый взгляд.
— Где? — спросил он. — С ним?
— У его замужней родственницы.
Он выпустил мою руку и подумал с минуту.
— У нашей родственницы в Сиденгаме! — воскликнул он.
— Вы знаете дом?
— Знаю.
— Мы отправимся туда завтра. Пусть это будет вам утешением на ночь. Отдохните.
Я протянула ему руку. Он взял ее машинально, погруженный в свои думы.
— Не сказал ли я внизу какой-нибудь глупости? — спросил Оскар внезапно, устремив на меня странный, подозрительный взгляд.
— Вы были вне себя, — сказала я спокойно. — Никто не заметил.
— Вы вполне уверены?
— Вполне уверена. Прощайте.
Я вышла из комнаты, чувствуя то же самое, что чувствовала на марсельской станции. Я была недовольна им. Поведение Оскара казалось мне странным.
Вернувшись в гостиную, я застала там одну мистрис Финч. Ректор для поддержания своего оскорбленного достоинства счел за лучшее удалиться. Я спокойно поужинала, а мистрис Финч, качая ногой колыбель, отвела душу, пересказав мне все, что случилось во время моего отсутствия.
Я почерпнула из ее рассказа немало интересных сведений и считаю не лишним привести их здесь.
Причиной новой размолвки, заставившей мисс Бечфорд удалиться из приходского дома, лишь только она вступила в него, было возмутившее ее спокойствие, с которым ректор принял известие о побеге своей дочери. Он, конечно, полагал, что Луцилла покинула Рамсгет с Оскаром, брачный контракт которого с его дочерью был в его руках. Но, когда мисс Бечфорд списалась с Гроссе и когда обнаружилось, что Луцилла бежала с нищим молодым человеком, мистер Финч (не видя впереди денег) почувствовал отеческую заботу и решился действовать. Он, мисс Бечфорд и Гроссе, каждый по-своему, сделали все, что могли, чтобы напасть на след беглецов, но им не удалось пока отыскать родственницу Нюджента, о которой он упоминал в своем письме. Моя телеграмма с известием о возвращении с Оскаром подала им первую надежду помешать свадьбе, пока еще не поздно.
Имя Гроссе, упомянутое в несвязном рассказе мистрис Финч, напомнило мне слова ректора у садовой калитки. Я еще не читала письма, которое Гроссе, получив мою телеграмму, прислал на мое имя в приходский дом. Поискав немного, мы нашли письмо на столе, куда его с презрением бросил мистер Финч.
Все письмо состояло из нескольких строк. Гроссе уведомлял меня, что беспокойство о Луцилле вызвало у него «посещение подагры». Он не мог двинуть ногой, не подвергая себя адским мучениям. «Если вы сами, дорогая моя, поедете отыскивать ее, — писал он в заключение, — заезжайте сначала ко мне в Лондон. Мне надо сказать вам нечто очень грустное о глазах вашей бедной Финч».
Никакими словами не передать, как эта последняя фраза поразила и огорчила меня. Мистрис Финч усилила мое беспокойство, передав мне то, что сказала мисс Бечфорд во время своего краткого посещения приходского дома о зрении Луциллы. Гроссе был очень недоволен состоянием глаз своей пациентки, когда видел ее четвертого числа этого месяца, а на следующий день утром служанка сообщила, что Луцилла не могла различить предметов, ясно видных из окна ее комнаты. В тот же день позже она покинула Рамсгет, и письмо Гроссе показывало, что с тех пор он не видел ее.
Как ни была я утомлена путешествием, эта ужасная новость долго мешала мне заснуть, когда легла я в постель. На следующее утро я встала вместе со слугами, горя нетерпением уехать в Лондон с первым поездом.
Глава XLVIII
НА ПУТИ К КОНЦУ. ВТОРАЯ СТАНЦИЯ
Как ни рано я встала, оказалось, что Оскар встал раньше меня. Он ушел из дома и потревожил утренний сон мистера Гутриджа, обратившись к нему за ключом от Броундоуна.
Возвратясь в приходский дом, Оскар сказал, что ходил взглянуть на некоторые вещи, принадлежащие ему и оставшиеся в пустом доме. Его взгляд и манеры, когда он рассказал это, показались мне более неубедительными, чем когда-либо. Я промолчала и, заметив, что его широкое дорожное пальто застегнуто криво на груди, застегнула его как следует. Моя рука при этом коснулась его бокового кармана. Он отшатнулся, как будто там было что-нибудь такое, что он хотел скрыть от меня. Не была ли это какая-нибудь вещь, за которой он ходил в Броундоун?
Мы уехали, обремененные мистером Финчем, который не хотел отстать от Оскара, с первым скорым поездом, доставившим нас прямо в Лондон. Справившись на станции о расписании поездов, я увидела, что успею навестить Гроссе перед отъездом в Сиденгам. Решив не сообщать Оскару печального известия о зрении Луциллы, пока не повидаюсь с доктором, я уехала под придуманным предлогом, оставив двух джентльменов в пассажирской зале.
Я застала Гроссе в большом кресле с обвернутой холодными капустными листьями больной ногой. От страдания и тревоги глаза его были свирепей, ломаный английский язык уродливей, чем когда-либо. Когда я появилась в дверях его комнаты и сказала: «Здравствуйте», доктор, видимо, сгорая от нетерпения, погрозил мне кулаком.
— Здравствуйте, черт возьми! — проревел он. — Где? Где? Где Финч?
Я сказала ему, где мы надеемся найти Луциллу. Гроссе повернул голову и погрозил опять кулаком склянке, стоявшей на камине.
— Возьмите эту склянку, — сказал он, — и чашечки для промывания глаз, стоящие рядом с ней. Не тратьте здесь время с вашей болтовней. Идите! Спасите ее глаза. Слушайте! Вы сделаете вот что. Вы запрокинете ей голову so!
Он так наглядно изобразил положение головы, что потревожил свою больную ногу и застонал от боли.
— Запрокиньте ей голову, — продолжал он, устремив на меня свирепый взгляд и с раздражением кусая усы. — Наполните чашечки, опрокиньте их ей на открытые глаза, заставьте ее ворочать ими в моей микстуре. Слышите? Ворочать открытыми глазами, а если будет кричать, не обращайте внимания. Потом привезите ее ко мне. Ради всего святого, привезите ее ко мне. Чего ждет эта женщина? Идите! Идите! Идите!
— Я хочу спросить вас об Оскаре, прежде чем уйду, — сказала я.
