Оставшись вдвоем, Гардиман и мисс Пинк разработали план, который в достаточной мере учитывал щепетильность Изабеллы и в то же время ниспровергал возмутительные сомнения леди Лидьяр в честности намерений Гардимана: они уговорились торжественно и официально объявить о предстоящей свадьбе.
Итак, через неделю на ферме, на открытом воздухе, решено было дать для друзей и родственников обед, на котором Изабелла предстанет перед гостями в качестве невесты Гардимана. Если родители примут приглашение, единственный аргумент Изабеллы против спешного заключения брачного союза отпадет сам собой. Тогда Гардиман, испросив на то высочайшего соизволения, задержится еще на несколько дней в Англии и успеет сыграть свадьбу еще до своего отъезда. Под давлением мисс Пинк Изабелла приняла извинения жениха и наконец, хотя без особой охоты, согласилась обвенчаться с ним — в случае благополучного знакомства с родителями — в самые ближайшие дни.
На следующее утро все приглашения были разосланы — все, кроме приглашений отцу и матери жениха. Гардиман, втайне от Изабеллы, решил все же переговорить с матерью, прежде чем звать на смотрины главу семьи.
Подготовительные беседы принесли весьма скромные плоды. Встречаться со своим младшим сыном лорд Ротерфилд не пожелал, а быть у него на ферме в назначенный день в любом случае не мог, так как имел на это время другие важные дела. Но по настоятельной просьбе леди Ротерфилд он пошел на некоторые уступки.
— Я всегда был невысокого мнения об умственных способностях Альфреда, — заявил он, — особенно после того, как он ради своей фермы отказался от прекрасной возможности сделаться торговцем лошадьми. Начни мы сейчас противиться этой его новой затее — если не сумасбродной, то, во всяком случае, нелепой, — бог весть до каких крайностей он еще может докатиться! Помедлим пока с ответом, а я тем временем попытаюсь разузнать что-нибудь об этой юной особе из Саут-Мордена — ты, по-моему, говорила, ее фамилия Миллер? Если окажется, что девушка она порядочная, в меру образованная и с более или менее приличными манерами, тогда пусть его женится: все равно для общества он человек пропащий. К тому же мы должны признать за мисс Миллер одно безусловное достоинство: у нее нет родителей, а значит, сложностей с ней будет меньше. Короче говоря, если в этом браке не окажется ничего чрезмерно скандального, то лучше всего с ним смириться, тем более что предотвратить его мы с тобою бессильны. Альфреду о моих планах не рассказывай — боюсь, как бы он еще чего не выкинул. Передай просто, что мне нужно время подумать, а ты, возможно, и почтишь своим присутствием его завтрак, обед или что там у них намечается — в противном случае мы заранее предупредим, чтобы он на тебя не рассчитывал. Кстати, через пару дней мне нужно ехать в город. Что ж, встречу в клубе кого-нибудь из друзей Альфреда — постараюсь выяснить, что им известно об этой его новой причуде.
Вернувшись в Саут-Морден в настроении далеко не безоблачном, Гардиман, к своему недоумению, нашел Изабеллу грустной и подавленной.
Весть о том, что мать Гардимана, возможно, будет на их званом обеде, нисколько не развеселила ее. Единственное объяснение, которого Гардиману удалось от нее добиться, — это то, что ненастье последних дней несколько выбило ее из колеи. Не удовлетворенный таким ответом, Гардиман пожелал переговорить с мисс Пинк, но услышал, что мисс Пинк спуститься не может: у нее природная предрасположенность к астме, и, заметив первые признаки хвори, она по совету врача осталась сегодня в своей комнате. Гардиман вернулся на ферму в таком дурном расположении духа, что все, от объездчика лошадей до последнего помощника конюха, немедленно это почувствовали.
Надобно сказать, что если причина затворничества мисс Пинк была названа верно — она действительно занемогла, — то, усомнившись в искренности Изабеллы, объяснявшей собственную меланхолию плохой погодой, Гардиман не ошибся. Утром она получила ответ Моуди на свой постскриптум к тетушкиному письму и к приезду жениха еще не вполне оправилась от потрясения.
«Я покривил бы душой, сказав, что не огорчен новостью о Вашей помолвке, — писал Моуди. — Для меня это был тяжелый удар. Теперь, устремляя взор в будущее, я вижу впереди лишь безотрадную пустоту. Тут нет Вашей вины — Вас мне упрекнуть не в чем. Помню время, когда гнев мешал мне это признать, — тогда я говорил и делал много такого, в чем теперь горько раскаиваюсь. Но время это прошло. С тех пор как я проникся участием к Вашей беде, я стал гораздо мягче — хоть какая-то польза от всех моих несбыточных надежд и искреннего расположения к Вам. И сегодня я от всего сердца желаю Вам счастья — ну а прочее оставлю при себе.
Несколько слов о деле, которым я занимаюсь с того печального дня, как Вы уехали от леди Лидьяр.
Я имел основания надеяться, что кое-какую помощь в расследовании нам окажет сам мистер Гардиман. Но теперь это невозможно — Ваша тетушка просила меня молчать, и я не вправе к нему обращаться. Я только хотел бы как-нибудь, в удобное для Вас время, рассказать Вам о ходе расследования; возможно, позднее, будучи уже супругой мистера Гардимана, Вы сами захотите задать ему те вопросы, которые при сложившихся обстоятельствах не могу задать я. Конечно, мои расчеты на то, что мистер Гардиман располагает нужными сведениями, могут и не оправдаться. Тогда, если расследование еще будет Вас интересовать, я просил бы Вас оставить его за мною и тем оказать наивысшее доверие Вашему давнему и преданному другу.
Вам совершенно не нужно беспокоиться о затратах, в которые Вы меня якобы вводите. Я неожиданно унаследовал весьма приличное, по моим понятиям, состояние.
Одновременно с письмом Вашей тетушки пришло письмо от адвоката, который просил меня зайти к нему в связи с делами моего покойного отца. Два дня я не мог заставить себя встретиться с ним — как, впрочем, и ни с кем другим. Наконец, я собрался с духом и отправился к нему в контору. Вы, вероятно, слышали, что банк моего отца прекратил выплаты во время одного из биржевых кризисов. Его разорение объяснялось главным образом вероломством друга, которому он ссудил большую сумму денег и который отчислял с нее отцовскому банку годовые проценты, не признаваясь, что сам давно уже прогорел на неудачных спекуляциях. Сын этого человека преуспел в делах и благородно выделил часть своих средств на погашение отцовских долгов. В результате половина от той суммы, что его отец должен был моему, уже выплачена мне как прямому наследнику кредитора, а со временем будет выплачена и вторая. Сбылись бы мои мечты — как радостно я разделил бы с Вами мое нежданное богатство! Теперь же мне с лихвой хватает и на жизнь — благо, одному немного нужно, — и на все необходимые расходы по нашему с Вами общему делу.
Да благословит Вас Господь, милая моя! В числе прочих подношений к дню Вашей свадьбы я попрошу Вас принять и небольшой подарок от меня.
Р. М.»
Сам тон письма, трепетное внимание и забота о ней, сквозившие между строк, оказали на Изабеллу действие, прямо противоположное тому, какого мог ожидать Моуди. Она разрыдалась, и тишину ее девичьей кельи пронзили полные тоски и отчаяния слова:
— Ах, зачем я только повстречала Альфреда Гардимана! Зачем не умерла раньше!
