А я отвечала: «О, Юстас, я женщина, не своди меня с ума. Я не могу жить без тебя! Я должна, я хочу быть твоей женой». И вот мы обвенчаны и разлучены. Разлучены, страстно любя друг друга! А почему? Потому что он был обвинен в преступлении, которого не совершил, и потому что шотландские присяжные не сумели отличить невинного от виновного.
Любуясь прелестной лунной ночью, я отдалась воспоминаниям и думам. Новые силы поднимались во мне. «Нет! — сказала я себе. — Ни друзья, ни родные не заставят меня отказаться от дела мужа. Доказать его невиновность будет целью всей моей жизни; примусь за дело в нынешнюю же ночь».
Я спустила штору и зажгла свечу. В тишине ночи одна, без чьей бы то ни было помощи, сделала я первый шаг по трудному пути, лежавшему передо мной. От заглавия до последней страницы, не переводя дух и не пропуская ни одного слова, я прочитала отчет о процессе по обвинению моего мужа в отравлении его первой жены.
Глава XV. ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ, ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ
Еще раз должна я сознаться в слабости, прежде чем начну изложение процесса. Я не в состоянии переломить себя и вновь написать ужасный заголовок, позорящий имя моего мужа. Я уже ознакомила с ним в десятой главе, довольно и того.
Перевернув страницу, я нашла заметку, удостоверяющую в совершенной правильности и полноте отчета. Составлявший его заявлял, что пользовался некоторыми преимуществами, что сам председатель суда просматривал свою речь к присяжным, а также и прокурор, и защитники подсудимого — свои речи. Наконец, свидетельские показания все были тщательно проверены. Заметка эта доставила мне большое удовольствие, успокоив меня насчет верности отчета даже в мельчайших подробностях.
Следующая страница еще более заинтересовала меня. Она представляла список лиц, принимавших участие в этой судебной драме, людей, которые держали в своих руках честь и жизнь моего мужа. Вот они:
Лорд — председатель суда
Лорд Друмфенник, Лорд Ноблекир — судьи
Лорд-адвокат (Минтлоу), Дональд Дрью, эсквайр — представители обвинения
Мистер Джемс Арлисс — коронный судья
Старшина адвокатов (Формайкель), Александр Кракст (адвокат), эсквайр — защитники подсудимого
Мистер Торнибек, Мистер Плеймор — присяжные заседатели
Затем следовал обвинительный акт. Я не буду выписывать эту неуклюжую речь со всеми ненужными повторениями и погрешностями против грамматики, речь, в которой мой муж торжественно и ложно обвинялся в отравлении своей первой жены. Чем короче будет этот ложный и ненавистный акт на этих страницах, тем лучше.
Ограничимся следующей выпиской: Юстас Маколан «обвинялся Давидом Минтлоу, эскв., лордом-адвокатом Ее Величества» в причинении смерти жене своей посредством отравления в имении его, называемом Гленинч, в Мид-Лосиане. Яд был злоумышленно и преступно дан подсудимым жене своей, Саре, в два приема: в первый раз мышьяк был положен в чай, второй раз — в лекарство, а может быть, и «в иное питье или пищу, неизвестные обвинителю». Далее говорилось, что жена обвиняемого умерла от яда, данного ей мужем в том или другом виде, а может быть, и в обоих, и что таким образом была умерщвлена им. В следующем за тем параграфе заявлялось, что Юстас Маколан при Джоне Давиоте, эсквайре, адвокате, помощнике шерифа Мид-Лосиана, в Эдинбурге 29-го октября дал письменное показание в своей невиновности. Это показание вместе с другими документами и бумагами значилось в описи как доказательство в пользу обвиняемого. Обвинительный акт заканчивался заявлением, что если подсудимый будет признан присяжными виновным, то он, Юстас Маколан, «должен быть наказан по законам, чтобы примером своим предохранить других от совершения подобных преступлений».
Вот обвинительный акт! Я покончила с ним и очень тому рада.
Затем следовал длинный перечень бумаг, документов, вещественных доказательств, занимавший следующие три страницы. Далее шел список свидетелей, список присяжных (числом 15) и, наконец, начиналось изложение самого процесса, который в уме моем делился на три вопроса; и в таком виде я намерена изложить его здесь.
Глава XVI. ВОПРОС ПЕРВЫЙ: ОТ ЯДА ЛИ ОНА УМЕРЛА?
Заседание открылось в десять часов. Обвиняемый был приведен перед верховным эдинбургским уголовным судом. Он почтительно поклонился и тихим голосом отвечал: «Невиновен».
Все присутствующие заметили, что лицо подсудимого выражало жестокое страдание. Он был мертвенно-бледен, глаза его ни разу не обратились к публике. Когда являлись свидетели, он внимательно их осматривал и затем снова опускал глаза в пол. Когда показания касались болезни и смерти его жены, он был глубоко растроган и закрывал свое лицо руками. Публика вообще с удивлением замечала, что подсудимый, мужчина, выказал гораздо менее самообладания, чем женщина, которую судили перед ним и уличили в убийстве. Некоторые из зрителей (меньшинство) истолковали это в пользу обвиняемого. Самообладание при таких ужасных обстоятельствах означало, по их мнению, страшную бесчувственность мерзкого, закоснелого преступника и было признаком виновности.
Первым свидетелем был вызван Джон Давиот, эсквайр, помощник шерифа в Мид-Лосиане. Его расспрашивал лорд-адвокат (обвинитель). Он показал:
— «Обвиняемый был приведен ко мне по настоящему делу. Он дал словесное и письменное показание 29-го октября и дал его свободно и добровольно, после сделанного ему предварительного должного внушения».
Признав подлинность письменного показания, помощник шерифа, допрашиваемый старшиною адвокатов (со стороны защиты), продолжал:
— «Подсудимый обвинялся в убийстве. Ему было объявлено о том прежде, чем он подписал показание. Вопросы задавались частично мной, частично судебным следователем. Ответы давались отчетливо и, насколько я могу судить, искренно, без утайки. Все они вошли в показание».
Клерк шерифа официально предъявил письменное показание и подтвердил его подлинность.
Появление следующего свидетеля произвело заметное оживление в зале. Это была сиделка по имени Христина Ормсей, ухаживавшая за мистрис Маколан во время последней ее болезни.
После первых формальностей сиделка (допрашиваемая лордом-адвокатом) объявила:
— «Меня позвали в первый раз к покойной леди 7-го октября. Она страдала сильной лихорадкой и ревматизмом левого колена. До этого, как я слышала, она отличалась хорошим здоровьем. Ухаживать за ней было не трудно, нужно было только уметь взяться за дело и приноровиться к ее характеру. Она была вспыльчива и упряма, но не зла; ее легко было раздражить, вывести из себя, а также и успокоить. Мне кажется, что она сделалась такою вследствие своей несчастной супружеской жизни. Она не была ни скрытна, ни сдержанна, напротив того, очень общительна и откровенна в отношении себя и своих горестей, в особенности с людьми, стоящими ниже ее, как я. Она, не стесняясь, рассказывала мне, когда поближе познакомилась со мною, что она очень несчастна и ее огорчает обращение с ней мужа. Однажды ночью, когда ей не спалось, она сказала мне…»
