Мы ждали, когда заблагорассудится Декстеру продолжать. Молчание длилось довольно долго. Он опять провел рукою по лбу. Глаза его становились все более и более тусклыми. Вместо того чтобы продолжать рассказ, он вдруг обратился к нам с вопросом:
— На чем же я остановился?
Мои надежды так же быстро исчезли, как и возродились. Но я отвечала ему, не обнаружив этой перемены.
— Вы остановились, — сказала я, — как Деморида говорила Кунигунде…
— Да, да! — прервал он меня, — но что она говорила?
— Она говорила, что дверь в спальню заперта и ключ у сиделки.
— Нет, — вскричал он порывисто, — это неправда. Я ничего не говорил о ключе.
— Мне показалось, что вы это сказали, мистер Декстер.
— Никогда я этого не говорил, я сказал что-то другое, а вы забыли.
Спорить с ним я не решилась, боясь последствий. Мы ждали молча. Бенджамин, повинуясь моему капризу, записал слова, которыми мы обменялись с Декстером. Он машинально держал в руке карандаш, готовый продолжать свое дело. Ариель, поддавшаяся усыпительному действию вина, пока голос Декстера раздавался у нее в ушах, тотчас же заметила наступившее молчание. Она беспокойно осмотрелась кругом и уставила глаза на своего господина.
Он сидел молча, держась за голову рукой и как бы стараясь собрать рассеявшиеся мысли и проникнуть через окружающий его мрак.
— Господин! — жалобно воскликнула она. — Что же стало со сказкой?
Он вздрогнул, точно она пробудила его ото сна, нетерпеливо тряхнул головой, как бы желая сбросить с себя давившую его тяжесть.
— Терпение! Терпение! Еще дослушаете сказку.
Он схватился за первую подвернувшуюся мысль, не думая, относится ли она к прерванному рассказу.
— Деморида упала на колени и залилась слезами. Она сказала…
Он остановился и бессмысленно посмотрел вокруг.
— Какое имя дал я другой женщине? — спросил он после минутного молчания, не обращаясь ни ко мне, ни к кому-либо другому.
— Вы назвали другую женщину Кунигундой, — подсказала я.
При звуке моего голоса глаза его медленно обратились ко мне, но смотрел он не на меня, а как бы в пространство. Глаза были мутны, пусты, бессмысленны и неподвижны. Даже голос его изменился, когда он заговорил. Он произносил слова тихо, бессознательно, монотонно. Я слышала что-то похожее на это, сидя у постели Юстаса во время его бреда, когда он говорил, не отдавая себе в том отчета. Уж не настал ли конец?
— Я назвал ее Кунигундой, — повторил он, — а другую…
Он опять замолчал.
— Другую назвали вы Деморидой, — прибавила я.
Ариель взглянула на Декстера в недоумении. Она с нетерпением потянула его за рукав куртки, чтобы привлечь к себе его внимание.
— Разве это сказка, господин? — спросила она.
Он отвечал, не глядя на нее и по-прежнему устремив неподвижный взор в пространство.
— Это сказка, — произнес он бессознательно. — Но зачем Кунигунда? Зачем Деморида? Зачем не просто госпожа и служанка? Так гораздо удобнее помнить…
Он постарался приподняться в кресле и задрожал.
— Что же сказала служанка госпоже? — пробормотал он. — Что? Что? Что?
И опять остановился. Потом вдруг как бы пришел в себя. Не новая ли мысль озарила его или он нашел потерянную нить старой мысли? Трудно решить, только он вдруг быстро проговорил странные слова:
— Письмо. Служанка сказала «письмо». О, сердце мое, каждое слово было ударом кинжала в мое сердце. О, письмо! Ужасное, ужасное письмо!
Что хотел он сказать? Что значили эти слова? Не восстали ли перед ним события, случившиеся в Гленинче, и он говорит о них, воображая, что продолжает свою сказку? Может быть, несмотря на исчезновение других способностей, сохранилась еще память? Не истина ли, не страшная ли истина мерцает передо мною во мраке, не ее ли говорит он перед окончательным исчезновением рассудка? Я едва переводила дыхание, невыразимый ужас всю охватил меня.
Бенджамин с карандашом в руке бросил на меня выразительный взгляд. Ариель была спокойна и довольна.
— Продолжайте, господин, — просила она. — Мне это нравится. Продолжайте сказку.
Он продолжал, как человек спящий с открытыми глазами и говорящий во сне:
— Служанка сказала госпоже; нет, госпожа сказала служанке: — Покажи ему это письмо. Это должно, должно сделать. — Служанка ответила: — Нет, не должно, не покажу. Это нелепо. Пусть он страдает. Мы поможем ему вывернуться. — Покажи. Нет, пусть будет, что будет, покажи. — Госпожа сказала…
Он остановился и несколько раз провел рукою перед глазами, как бы отстраняя какое-то видение.
— Кто говорил последний, госпожа или служанка? — продолжал он. — Госпожа? Нет, это служанка говорит так громко, твердо. Негодяи, прочь от стола, здесь дневник. Номер девять, Кальдериго, спросить Денди. Вам дневника не получить. Я скажу вам секрет на ухо. Дневник приведет его к виселице. Я не хочу, чтобы он был повешен. Как осмеливаетесь вы дотрагиваться до моего кресла? Мое кресло — второе я. Как осмеливаетесь дотрагиваться до меня!
Последние слова озарили меня светом. Я читала эти самые слова в отчете о процессе в показаниях помощника шерифа. Мизеримус Декстер употребил эти самые выражения, когда он старался не допустить чиновников к осмотру бумаг моего мужа и его выпроводили вместе с креслом из комнаты. Теперь не было никакого сомнения, что мысли его сосредоточились на событии в Гленинче!
Ариель не давала ему перевести духу, она настоятельно требовала сказку:
— Зачем вы остановились, господин? Продолжайте, продолжайте, расскажите нам, что сказала госпожа служанке.
Он слегка засмеялся и передразнил ее:
— Что сказала госпожа служанке? — Потом заговорил быстро и бессвязно: — Госпожа сказала служанке: — Мы его выпутали из беды. Где же письмо? Теперь можно сжечь его. Нет огня в камине, нет спичек в коробочке. Весь дом вверх дном. Слуги разбежались. Разорви его, брось в корзинку, смешай с ненужными бумагами. Выброси их все, чтобы они исчезли навсегда. О Сара, Сара, Сара! Исчезли навсегда!
Ариель, хлопая в ладоши, повторила за ним:
— Сара, Сара, Сара! Исчезли навсегда. Это хорошо, господин, только скажите нам, кто была эта Сара.
Его губы шевелились, но голос до того ослаб, что я едва могла расслышать его слова. Он снова начал твердить:
— Служанка сказала госпоже, нет, госпожа сказала служанке…
Он внезапно остановился и привскочил в кресле, всплеснул обеими руками и жутко и громко закричал и захохотал:
— Ха, ха, ха! Как это забавно! Что же вы не смеетесь? Смешно! Смешно! Ха, ха, ха!
Он упал на спинку кресла. Звонкий, страшный хохот перешел мало-помалу в тихое рыдание. Он тяжело дышал. Бессмысленный, ничего не видящий взор был уставлен в потолок, на губах точно застыла неподвижная улыбка. Вот она, Немезида! Предсказание исполнилось, Декстер сошел с ума.
