— А есть и другая цель?
— Видите ли, я слышал, что у вашей подопечной совершенно невероятный художественный талант. Я подумал, что, может быть… — Он улыбнулся Шаллан.
— Конечно, Ваше Величество, — сказала Шаллан. — Я буду счастлива нарисовать ваш портрет.
Он буквально просиял, когда она встала, оставив наполовину полную тарелку, и быстро собрала принадлежности для рисования. Шаллан посмотрела на Джаснах, но та сидела с непроницаемым лицом.
— Вы бы хотели простой портрет на белом фоне? — спросила Шаллан. — Или предпочитаете более широкий вид, включая окрестности?
— Возможно, — многозначительно сказала Джаснах, — ты подождешь, пока Его Величество не закончит есть?
Шаллан покраснела, выругав себя за чрезмерный энтузиазм.
— Конечно.
— Нет-нет, — сказал король. — Я уже поел. И я бы хотел более широкий портрет, дитя. Как ты хочешь, чтобы я сел? — Он откинулся на спинку стула и стал позировать, улыбаясь, как добрый дедушка.
Шаллан прищурилась, фиксируя образ в памяти.
— Великолепно, Ваше Величество. Вы можете вернуться к еде.
— И тебе не нужно, чтобы я неподвижно сидел? Я уже позировал несколько раз.
— Нет, не нужно, — уверила его Шаллан, садясь.
— Очень хорошо, — сказал он, поворачиваясь к столу. — Я извиняюсь, что заставил тебя выбрать меня предметом своего искусства. Мое лицо не самое впечатляющее из всех тех, кого ты рисовала.
— Глупости, — сказала Шаллан. — У вас именно такое лицо, которое надо художнику.
— Неужели?
— Да, у вас … — Она оборвала себя. Она едва не отпустила очередную остроту.
Да, у вас настолько пергаментная кожа, что получится идеальное полотно.
— …такой выразительный нос и мудрый морщинистый лоб. Черный уголь подчеркнет их еще больше.
— О, хорошо. Действуй. Хотя я все равно не понимаю, как можно рисовать, если я не позирую.
— Ее Светлость Шаллан обладает уникальными талантами, — сказала Джаснах.
Шаллан начала рисовать.
— Еще бы! — сказал король. — Я видел рисунок, который она сделала для Вараса.
— Вараса? — спросила Джаснах.
— Помощник главы коллекций Паланиума, — сказал король. — Мой дальний родственник. Он говорит, что рисунок сделала ваша юная ученица. Как вы нашли ее?
— Неожиданно, — сказала Джаснах, — и нуждающейся в образовании.
Король вздернул голову.
— Я не могу похвастаться художественным талантом, — сказала Джаснах. — Это врожденное.
— А, благословение Всемогущего.
— Ну, вы можете сказать и так.
— А вы нет, я полагаю? — Таравангиан неловко хихикнул.
Шаллан быстро очертила форму головы. Король задвигался на стуле.
— Вам трудно, Джаснах? Болезненно, я хотел сказать?
— Атеизм не болезнь, Ваше Величество, — сухо сказала Джаснах. — Это не сыпь на ногах.
— Конечно, конечно. Но… разве не трудно жить, когда не во что верить?
Шаллан наклонилась вперед, продолжая рисовать, но слушая и разговор.
Ей казалось, что обучение у еретички будет более волнительным. Она и Кабзал — тот самый остроумный ардент, которого она встретила в первый же день в Харбранте, — несколько раз говорили о вере Джаснах. Однако в присутствии самой Джаснах вопрос не поднимался почти никогда. А если такое происходило, Джаснах немедленно меняла тему разговора.
Сегодня, однако, она этого не сделала. Возможно, почувствовала искренность в вопросе короля.
— Я бы не сказала, что ни во что не верю, Ваше Величество. На самом деле я верю очень многим и очень во многое. Моему брату и дяде, моим собственным способностям. Верю в то, чему научили меня родители.
— Но понятие о том, что правда, что ложь… Вы выбросили его.
— Я не принимаю учения девотариев, но это вовсе не означает, что я выкинула веру в правду и ложь.
— Только Всемогущий определяет, что правда, а что нет!
— Какое право имеет кто-то, невидимый, объявлять что-то правдой? Я верю, что моя собственная мораль — отвечающая только перед моим сердцем, — надежнее и правильнее, чем мораль тех, кто поступает правильно исключительно из-за страха возмездия.
— Но это же сущность закона, — смущенно заметил король. — Если нет наказания, наступит хаос.
— Да, если не будет закона, некоторые люди станут делать то, что хотят, — согласилась Джаснах. — Но разве не замечательно, что, имея возможность обогатиться за счет других, многие люди не делают этого и выбирают правильный путь?
— Потому что они боятся Всемогущего.
— Нет, — возразила Джаснах. — По-моему, мы обладаем врожденным пониманием того, что, принося пользу обществу, обычно приносим пользу и себе. Человечество благородно, если мы дадим ему возможность быть таким. А благородство существует независимо от любой божественной воли.
— Я не вижу ничего, что совершается вне божественной воли. — Изумленный король тряхнул головой. — Ваша Светлость Джаснах, я не собираюсь спорить, но разве из самого определения Всемогущего не ясно, что все на свете существует только благодаря ему?
— Если вы сложите один и один, то получите два, верно?
— Конечно.
— Никакой бог не нужен, чтобы объявить, что это правда, — сказала Джаснах. — Не можем ли мы сказать, что математика существует вне Всемогущего, независимо от него?
— Возможно.
— Тогда, — сказала Джаснах, — я просто заявляю, что человек и мораль тоже независимы от него.
— Но если вы скажете это, — сказал король с нервным смешком, — исчезнет цель существования Всемогущего!
— Действительно.
Балкон погрузился в молчание. Лампа Джаснах отбрасывала на них холодный белый свет. Неудобный момент, и только угольный карандаш Шаллан царапал бумагу. Она работала быстрыми уверенными движениями, взволнованная словами Джаснах. Они заставили ее почувствовать пустоту внутри. Частично из-за короля, который, несмотря на всю свою любезность, не очень хорошо умел дискутировать. Очень милый человек, но не чета Джаснах в ученом споре.
— Да, — сказал Таравангиан, — должен сказать, что с вами тяжело спорить. Но я, конечно, не принимаю ваши рассуждения.
— Я не собираюсь обращать вас, Ваше Величество, — сказала Джаснах. — Мне вполне достаточно сохранять свое собственное неверие, хотя моим коллегам в девотариях трудно с этим примириться. Шаллан, ты уже закончила?
— Почти, Ваша Светлость.
— Но прошло всего несколько минут! — сказал король.
— У нее замечательный талант, Ваше Величество, — сказала Джаснах. — Как я и говорила.
