Он также вспомнил лицо. Сам Отец Штормов? Конечно нет. Иллюзия. Да… да, конечно иллюзия. Воспоминания о спренах смерти смешались с вновь пережитыми кусками жизни — а они переплелись со странными внезапными толчками силы, ледяными, но освежающими. Как будто после долгой ночи в душной комнате он вдыхал холодный воздух ясного утра или ему натерли гудящие мускулы соком листьев галкета, заставлявшим их чувствовать тепло и холод одновременно.
Он совершенно отчетливо вспомнил эти моменты. Что вызвало их? Горячка?
— Как долго? — спросил он, считая бригадников. Ровно тридцать три, включая Лоупена и молчаливого Даббида. Почти все. Немыслимо. Если его ребра срослись, значит, он был без сознания по меньшей мере три недели. Сколько же было забегов?
— Десять дней, — сказал Моаш.
— Невозможно, — сказал Каладин. — Мои раны…
— Вот почему мы все так удивились, когда ты встал и пошел, — сказал Камень, громко смеясь. — Кости из гранита. И вообще тебя надо назвать моим именем!
Каладин прислонился к стене. Никто не поправил Моаша. Вся бригада не может потерять счет неделям.
— Идолир и Трефф? — спросил он.
— Мы потеряли их, — ответил Моаш, помрачнев. — Два забега, пока ты был без сознания. Никого тяжело не ранило, но… двое мертвых. Мы… мы не знали, как помочь им.
Все вокруг тоже помрачнели. Но смерть — дорога мостовика, и они не могут позволить себе остановиться при потере. Однако Каладин решил, что он должен обучить некоторых самым простым способам лечения.
Но каким образом он встал и ходит? Неужели он пострадал меньше, чем думал? Поколебавшись, он ткнул пальцем в бок, проверяя сломанные ребра. Слабая боль. Не считая слабости, он чувствовал себя таким же здоровым, как всегда. Возможно, он должен был уделять больше внимания религиозным урокам мамы.
Люди вернулись к мосту, разговаривая и радуясь, но он заметил, как они глядели на него. Почтительно, даже благоговейно. Они помнили, что он сказал перед сверхштормом. Вспоминая то мгновение, Каладин понимал, что тогда он был слегка в бреду. Сейчас то заявление казалось невероятно самоуверенным, не говоря уже о том, что от него несло пророчеством. Если арденты узнают…
Ну, что сделано, то не воротишь. Надо продолжать.
Ты всегда балансировал на краю пропасти, сказал он себе. Но не взобрался ли ты на слишком высокую скалу?
Внезапно по лагерю пронесся мрачный сигнал рога. Мостовики замолчали. Рог прозвучал еще дважды.
— Цифры, — сказал Натам.
— Сегодня мы дежурим? — спросил Каладин.
— Да, — ответил Моаш.
— Стройся! — рявкнул Камень. — Вы знаете, что надо делать! Давайте покажем капитану Каладину, что мы не забыли, как носить мост.
— «Капитан» Каладин? — спросил Каладин, когда люди выстроились.
— Конечно, мачо, — сказал Лоупен, стоявший рядом с ним, говоря в темпе, который никак не вязался с его беспечной позой. — Они попытались сделать бригадиром Камня, конечно, но мы только стали называть тебя «капитан» и его «командир взвода». Газ ужасно злится. — И Лоупен ухмыльнулся.
Каладин кивнул. Остальные были в отличном настроении, но ему было трудно разделить радость с ними.
Они выстроились вокруг моста, и он понял, почему ему грустно. Бригада вновь очутилась в том же положении, из которого яростно пыталась выбраться. Или стало еще хуже. Он ослабел, ранен и оскорбил самого кронпринца. Садеас не обрадуется, узнав, что Каладин выжил.
Мостовики по-прежнему должны умирать, один за другим. Нести мост боком теперь невозможно. Он не спас своих людей, только слегка отложил казнь.
Мостовики не обязаны выживать…
И он стал подозревать почему. Сжав зубы, он отклеился от стены барака и подошел к бригаде, стоящей в линию; командиры подразделений быстро проверяли жилеты и сандалии.
Камень заметил Каладина.
— Что ты здесь делаешь?
— Собираюсь бежать с вами, — сказал Каладин.
— И что бы ты сказал, если бы один из нас встал после недели жара?
Каладин заколебался.
Я не как другие, подумал он, потом раскаялся.
Он никак не мог поверить, что стал непобедимым. Однако бежать сейчас с бригадой — полный идиотизм, он слишком слаб.
— Ты прав.
— Эй, мачо, ты можешь помочь мне и Неми везти воду, — сказал Лоупен. — Сейчас мы — команда. Сопровождаем каждый забег.
Каладин кивнул.
— Хорошо.
Камень внимательно поглядел на него.
— Если я почувствую себя плохо в конце постоянных мостов, я вернусь. Обещаю, — сказал Каладин.
Камень недовольно кивнул. Люди подняли мост и пошли на площадку для построения, а Каладин, вместе с Лоупеном и Даббидом, стал набирать воду в меха.
* * *
Каладин стоял на краю пропасти — руки сцеплены за спиной, кончики сандалий нависают над обрывом. Расщелина глядела на него, но он не собирался меряться с ней взглядами. Он сосредоточился на битве, кипевшей на следующем плато.
Сегодня был легкий забег; они прибыли одновременно с паршенди, которые, не обращая внимания на мостовиков, заняли оборону в середине плато, вокруг куколки. Сейчас люди Садеаса сражались с ними.
Солнце припекало, лоб Каладина стал скользким от пота, и он еще чувствовал себя слабым, не выздоровевшим. И, тем не менее, ему намного лучше, чем должно было быть. Сына хирурга это сбивало с толку.
Однако сейчас солдат победил хирурга. Он был заворожен битвой. Копейщики алети в коже и нагрудниках образовали изогнутую линию и давили на воинов паршенди. Большинство паршенди использовали боевые топоры или молоты, хотя кое-кто имел мечи или дубины. Все имели красно-оранжевые доспехи, росшие прямо из тела; они сражались парами и пели без перерыва.
Самый худший вид сражения — ближний бой. Часто, если вы теряете в сражении слишком много людей, враг приобретает численное преимущество. Если такое произошло, командир должен отдать приказ отступить, чтобы уменьшить потери. Но ближний бой… ужасное, кровопролитное дело. Картина сражения — лежавшие на камнях тела, сверкающее оружие, люди, падающие с плато, — напомнила ему его первый бой. Его командир был потрясен, увидев, как легко Каладин перенес вид крови. Отец Каладина был бы потрясен, если бы увидел, как легко Каладин пролил ее.
Однако сражения в Алеткаре мало чем походили на битвы на Разрушенных Равнинах. Там вокруг него сражались плохие или малообученные солдаты. Люди, которые не умели держать строй. И, тем не менее, несмотря на весь беспорядок, те битвы он понимал. Эти, на Разрушенных Равнинах, еще нет.
Его ошибка, неправильный расчет. Он изменил тактику боя, не поняв его сути. Больше такое не повторится.
