— А спрены ветра и есть ветер? Спрены дождя — дождь? А спрены огня? Разве они порождают огонь?
Он задумался. Нет. Не порождают. Или..?
— Это бессмысленно. Я должен избавиться от этого света, а не изучать его.
— И почему, — повторила Сил, — ты хочешь избавиться от него? Каладин, ты же слышал истории. О людях, которые ходили по стенам и привязывали к себе шторма. Ветробегуны. Почему бы тебе не стать одним из них?
Каладин припомнил все, что знал. Исцеление; и в него никогда не попадали стрелы, несмотря на то что он всегда бежал впереди… Да, он давно заметил, что происходит нечто странное. Чего же он испугался? Неужели он боится быть другим, непохожим, как отец в Хартстоуне? Или опасается чего-то большего?
— Я делаю то же, что и Сияющие, — сказал он.
— Как я тебе и говорила.
— Я всегда спрашивал себя, действительно ли мне всегда не везет или я связался с чем-то вроде Старой Магии. Может быть, это и есть объяснение! Падшие Сияющие предали человечество — и Всемогущий проклял их. Что если и я проклят?
— Каладин, — сказала она, — ты не проклят.
— Ты сама не знаешь, что происходит, поэтому так и говоришь. — Он прошелся по переулку. Камень высвободился и упал на землю. — Ты действительно совершенно уверена, что, несмотря на все мои поступки, на мне нет никакого проклятия? Ты знаешь достаточно, чтобы отрицать это, Сил?
Она стояла в воздухе, скрестив руки, и молчала.
— Эта… штука, — сказал Каладин, показав на камень. — Это неестественно. Сияющих прокляли. — Он посмотрел на свои руки, все еще светящиеся, хотя и слабее, чем раньше. — Каким-то образом я навлек на себя то же проклятие. Вот почему все вокруг умирают, когда я пытаюсь помочь им.
— И ты думаешь, что я и есть твое проклятие? — спросила она.
— Я… Ты сама сказала, что ты часть этого, и…
Она шагнула вперед, крошечная разгневанная женщина, висящая в воздухе.
— Так ты думаешь, что я — причина всего этого? Твоих неудач? Несчастий? Смертей?
Каладин не ответил. И немедленно сообразил, что молчание — худший ответ. Сил — удивительно человечная в своих чувствах, — больными глазами посмотрела на него, метнулась в воздух, превратилась в полоску света и унеслась прочь.
Я слишком остро отреагировал, сказал он себе.
Каладин был крайне встревожен. Он опять прислонился к стене и схватился руками за голову. Но прежде, чем он успел собрать разлетевшиеся мысли, у входа в переулок сгустились тени. Лоупен и Тефт.
— Говорящие камни! — воскликнул Лоупен. — Ты действительно светишься, мачо.
Тефт схватил Лоупена за плечо.
— Он никому не расскажет, парень. Я прослежу.
— Да, мачо, — сказал Лоупен. — Клянусь, никому не скажу ни слова. Ты можешь доверять хердазианину.
Каладин ошеломленно посмотрел на обоих. Потом промчался мимо них, выбежал из переулка и помчался по складу, убегая от глядящих на него глаз.
* * *
Наступил вечер. Свет давно уже перестал течь из тела Каладина. Он растаял, как прогоревший костер.
Каладин шел на юг вдоль края Разрушенных Равнин, в промежутке между военлагерями и Равнинами. Кое-где — как на поле построения рядом со складом леса Садеаса, — их соединял покатый склон. А в других местах разделял невысокий кряж, восемь или десять футов в высоту. Как раз сейчас он шел мимо такого; камень справа, открытые Равнины слева.
Каменистую поверхность усеивали трещины, ямы и бугры. Кое-где еще стояла вода сверхшторма, прошедшего несколько дней назад. Между камнями суетились маленькие зверюшки, хотя холодный воздух скоро заставит их спрятаться. Он прошел мимо множества маленьких, наполненных водой ям; крэмлинги — многоногие, с крошечными когтями и вытянутыми бронированными телами — плескались и кормились на их краях. Из ямы вытянулось маленькое щупальце и утащило одного. Вероятно, хватун.
На склоне кряжа росла трава, травинки высунулись из нор. Из зелени, как цветы, торчали гроздья пальцемха. Розовые и красные усики пальцемха напоминали щупальца, ветер развевал их в воздухе. Когда Каладин приближался, робкая трава втягивалась обратно, но пальцемох оказался храбрее. Усики втягивались в раковину только тогда, когда он касался камня рядом с ним.
На кряже, над ним, несколько разведчиков глядели на Разрушенные Равнины. Область за кряжем не принадлежала ни одному кронпринцу, и разведчики не обращали внимания на Каладина. Его бы остановили только в том случае, если бы он попытался уйти из лагеря на севере или юге.
Никто из бригадников не пришел за ним. Он не знал, что Тефт сказал им. Возможно, что Каладин расстроился после смерти Карты.
Так странно быть одному. С тех пор как Амарам предал его и обратил в рабство, он всегда был среди людей. С рабами, готовившими заговор. С мостовиками, с которыми работал. Солдаты стерегли его, рабовладельцы били, друзья зависели от него. В последний раз он был в одиночестве в ту ночь, когда его привязали к стене, чтобы сверхшторм убил его.
Нет, сказал он себе. В ту ночь я был не один. Со мной была Сил.
Он опустил голову и посмотрел на маленькие трещины слева от себя. Эти линии, двигаясь на восток, постепенно становились расщелинами.
То, что с ним произошло, — не бред, не иллюзия. Тефт и Лоупен видели свечение. А Тефт вроде даже ожидал этого.
Во время сверхшторма Каладин должен был умереть. И тем не менее он выжил и очень быстро выздоровел. Ребра еще немного дают о себе знать, но на самом деле не болят уже несколько недель. Из его сфер — и из сфер мостовиков, находившихся рядом, — неизменно убегал Штормсвет.
Неужели это сверхшторм изменил его? Нет, сферы гасли задолго до того, как его оставили умирать. И Сил… она призналась, что частично ответственна за это. Значит, уже давно.
Он остановился около каменного кряжа, оперся о него спиной, заставив траву спрятаться, и посмотрел на восток, через Разрушенные Равнины. Там его дом. Его склеп. Жизнь, из которой его вырвали. Бригадники смотрят на него как на предводителя, спасителя. А он раскололся, как камень, здесь, на краю Разрушенных Равнин.
Эти трещины внутри, они становятся больше. Он продолжает держать слово, данное самому себе, но он — как бегун на длинную дистанцию, у которого не осталось сил. Немного дальше. Добеги до следующей горы. Потом сможешь сдаться. Крошечные трещины, разломы в камне.
Я сделал правильно, придя сюда — на Равнины, подумал он. Мы созданы друг для друга, я и вы. Я — как вы.
Но что заставило Равнины треснуть? Удар чего-то очень большого?
Вдали возникла мелодия и полетела над Равнинами. Каладин подпрыгнул. Она была настолько неожиданна, настолько не к месту, что он испугался, несмотря на ее мягкость.
Звук шел с Равнин. Колеблясь, но не в силах сопротивляться, он пошел вперед. На восток, по плоскому, выглаженному ветром камню. Звук становился все громче, хотя казался неуловимым и ускользающим. Звук флейты, хотя и ниже того, что он обычно слышал.
