— Я…
— Шшш, — сказала она. — Я говорю.
— Извини.
— Я могу остановить это, если будет на то твоя воля, — сказала она. — Но мне бы не хотелось опять становиться тем, кем я была. Меня это пугает. Летать с ветром и не помнить ничего. Даже того, что случилось несколько минут назад. Мне кажется, что только из-за связи между нами я могу помнить, кто я такая. Если мы разорвем нашу связь, я потеряю себя.
И она поглядела на Каладина с печалью.
Он посмотрел в ее глаза и глубоко вздохнул.
— Идем, — сказал он, повернулся и пошел от полуострова.
Она полетела над ним, став ленточкой света. Вскоре они дошли до кряжа, ведущего в военлагеря. Каладин повернул на север, в лагерь Садеаса. Крэмлинги вернулись в свои дыры и трещины, но многие из растений еще давали своим листьям купаться в холодном воздухе. Когда он проходил мимо, листья прятались, и трава напоминала мех какого-нибудь черного ночного зверя, освещенного Саласом.
Почему ты избегаешь ответственности…
Он не избегает ответственности. Наоборот, он взвалил на себя слишком много ответственности! Так все время говорил Лирин, ругая Каладина за то, что тот чувствовал себя виноватым за все смерти, которые не смог предотвратить.
Хотя, да, есть кое-что, за что он цепляется. Отговорка, вроде мертвого императора. Душа ходячего трупа. Апатия. Вера, что он ни в чем не виноват и не мог ничего изменить. Если человек проклят или верит, что ему не о ком заботиться, тогда ему не больно, когда он терпит очередное поражение. Эти поражения нельзя было предотвратить. Что-то — или кто-то — предопределило их.
— Если я не проклят, — тихо сказал Каладин, — почему я выживаю, когда все гибнут?
— Из-за нас, — ответила Сил. — Эта связь. Она делает тебя сильнее, Каладин.
— Тогда почему она не делает меня настолько сильным, чтобы я смог помочь другим?
— Не знаю, — сказала Сил. — Может быть, придет время, когда у тебя все получится.
Если я откажусь от нее, я стану таким, как был, нормальным. И для чего… чтобы умереть, как остальные?
Он продолжал идти в темноте, проходя мимо огоньков, отбрасывавших слабые тени на камни перед ним. Усики пальцемха, собравшиеся группами. Их тени казались руками.
Он много думал о том, как спасти мостовиков. И только сейчас сообразил, что хотел спасти себя, а потом уже их. Он поклялся не дать им умереть, зная, что будет, если они умрут. Ведь ходячий труп угрожал взять над ним верх, зная, как он ненавидит проигрывать.
Что это? Почему он с таким упорством искал причины, по которым его могли проклясть? Чтобы объяснить свои поражения?
Каладин пошел быстрее.
Он делал кое-что хорошее, помогая мостовикам, — но делал и кое-что эгоистическое. В результате сила озадачила его, из-за ответственности перед ними.
Он побежал, не быстро. Но скоро уже несся стрелой.
Но если дело не в нем — помогал ли он им из-за страха увидеть их мертвыми или из-за ненависти к поражениям — тогда дело в них. В вежливых колкостях Камня, энергии Моаша, серьезной грубоватости Тефта или спокойном доверии Пита.
Что он может сделать, чтобы защитить их? Сдаться иллюзиям? Найти предлоги?
Надо хвататься за любую возможность помочь им, и не имеет значения, насколько изменится он сам. Разве важно, насколько это нервирует его или какое бремя ему приходится на себе нести?
Он влетел на склад леса.
Четвертый Мост сидел вокруг вечернего костра, болтая и смеясь. Почти двадцать раненых из других бригад ели с благодарностью. Просто поразительно, насколько быстро они потеряли выражение тупого безразличия и стали смеяться вместе с остальными.
В воздухе стоял запах острого рогоедского супа. Каладин замедлился и остановился рядом с бригадниками. Некоторые озабоченно посмотрели на него, запыхавшегося и исходящего пóтом. На его плечо приземлилась Сил.
Каладин поискал взглядом Тефта. Пожилой воин сидел под скосом крыши барака и глядел на камни перед собой. Он еще не заметил командира. Каладин сделал остальным знак продолжать, подошел к Тефту и сел на корточки рядом с ним.
Ветеран удивленно посмотрел на него.
— Каладин?
— Что ты знаешь? — тихо, но напряженно спросил Каладин. — И откуда тебе это известно?
— Я… — шепотом начал Тефт. — Моя семья принадлежала к тайной секте, которая ожидает возвращения Сияющих. Я ушел от них, когда был совсем молодым. Думал, что это чепуха.
Судя по колебаниям в голосе, он передумал.
Ответственность.
— Что ты слышал о таких, как я?
— Очень немногое, — ответил Тефт. — Только рассказы и легенды. На самом деле никто не знает, на что были способны Сияющие, парень.
Каладин встретился с ним взглядом и улыбнулся.
— Тогда мы выясним это вместе.
Глава пятьдесят восьмая
Путешествие
РеШипер, Мать Полуночи, породившая мерзких тварей, чья сущность темнота, ужас и пожирание жизни. Она здесь! Она смотрит, как я умираю!
Дата: Шашабев, 1173, восемь секунд до смерти. Объект: темноглазый докер, сорок лет, отец троих.
— Я терпеть не могу ошибаться. — Адолин откинулся на спинку стула, одна рука лениво лежит на хрустальном столике, другая встряхивает вино в бокале. Желтое вино. Сегодня он не на дежурстве, может слегка расслабиться.
Ветер ерошил его волосы. Он сидел с группой молодых светлоглазых за столиком на открытой площадке винной лавки. Ниже уровня террасы шумела людная улица Внешнего Рынка — комплекса зданий, выросших около королевского дворца, вне военлагерей.
— Ты думаешь, Адолин, мы не такие? — сказал опиравшийся на стол обеими локтями Джакамав, крепкий человек третьего дана из лагеря кронпринца Ройона. — Кому нравится быть неправым?
— Я знаю тьму людей, которые предпочитают ошибаться, — задумчиво сказал Адолин. — Конечно, они никогда не признаются. Но любой другой это легко заметит по количеству их ошибок.
Инкима звонко рассмеялась. Эта пухлая невысокая девушка со светло-желтыми глазами, крашеными черными волосами, в плохо сидевшем на ней красном платье была спутницей Джакамава.
Данлан тоже была здесь, конечно. Она сидела на стуле рядом с Адолином, сохраняя расстояние приличия, хотя изредка касалась его своей свободной рукой. Она пила фиолетовое вино. И она любила пить вино, причем ей это шло. Любопытная черта. Адолин улыбнулся. Она выглядела очень привлекательной — длинная шея, грациозная фигура, завернутая в блестящее платье. Она не красила свои золотисто-каштановые волосы. В конце концов в этом нет ничего плохого. На самом деле, ну почему все без ума от темных волос, хотя идеальные глаза — светлые?
