Люди вокруг загорелись идеей.
Однако что-то заставило Каладина замолчать.
А что будет с ранеными в лагере?
— Я должен остаться, — сказал Каладин.
— Что? — спросил Моаш.
— Кто-то должен остаться, — сказал Каладин. — Ради наших раненых в лагере. Мы не можем бросить их. Если я останусь, я смогу подтвердить рассказ. Раньте меня и бросьте на одном из плато. Садеас, я уверен, пошлет мостовиков за трофеями. Я расскажу им, что на мою бригаду напали паршенди для того, чтобы отомстить за осквернение их трупов, и побросали всех в пропасть. Они поверят мне, ведь все знают, как паршенди ненавидят нас.
Бригадники столпились вокруг, обмениваясь взглядами. Беспокойными взглядами.
— Мы не уйдем без тебя, — сказал Сигзил. Многие кивнули.
— Я догоню, — сказал Каладин. — Но я не могу бросить их.
— Парень… — начал было Тефт.
— Мы поговорим обо мне позже, — прервал его Каладин. — Может быть, я пойду с вами, а потом проберусь в лагерь, чтобы спасти раненых. А сейчас соберите трофеи с этих тел.
Они заколебались.
— Это приказ, ребята!
Они задвигались, больше не возражая, собирая копья и доспехи с тел, брошенных Садеасом. Каладин остался один, рядом с мостом.
Что-то не давало ему покоя. Никак не связанное с ранеными в лагере. Но что? Это фантастическая возможность. Та, к которой он стремился все годы рабства, едва не погибнув. Возможность исчезнуть без следа, считаться мертвым. Мостовикам не придется сражаться. Тогда почему у него так неспокойно на душе?
Каладин повернулся, чтобы посмотреть на своих людей, и был поражен, увидев стоящую перед ним женщину. Белую, полупрозрачную.
Сил, хотя он никогда не видел ее такой, размером с человека, руки сложены перед собой, волосы и одежда развеваются на ветру. Он понятия не имел, что она может быть такой большой. Она глядела на восток с ужасом, в широко открытых глазах плескалась печаль. Лицо ребенка, глядящего на жестокого убийцу, похитившего ее невинность.
Каладин повернулся и медленно взглянул туда, куда она смотрела. На Башню.
На армию Далинара Холина в окружении.
Его сердце сжалось.
Они сражались без надежды на победу.
Обреченные на смерть.
У нас есть мост, и если мы поставим его… поразила Каладина такая простая и ясная мысль.
Большинство из паршенди сосредоточены на армии алети, у расщелины остался только резервный отряд. Достаточно маленький, и, возможно, мостовики смогут сдержать их.
Нет. Глупость. Тысячи паршенди загораживают Холину дорогу к расщелине. Как мы установим мост, если нет лучников, поддерживающих атаку?
Некоторые бригадники вернулись с трофеями. Камень, подошедший к Каладину, тоже посмотрел на восток, его лицо помрачнело.
— Ужасно, — сказал он. — Мы можем что-то сделать для них?
Каладин покачал головой.
— Это было бы самоубийством, Камень. Нам пришлось бы бежать в атаку без армии за спиной.
— Не можем ли мы немного вернуться назад? — спросил Шрам. — И подождать, не удастся ли Далинару Холину проложить к нам путь. Вот тогда мы и поставим мост.
— Нет, — сказал Каладин. — Если мы останемся далеко, Холин предположит, что мы — разведчики Садеаса. Нам придется атаковать расщелину. Иначе он не выйдет нам навстречу.
Бригадники побледнели.
— Кроме того, — добавил Каладин, — если мы спасем некоторых из этих людей, они заговорят, и Садеас узнает, что мы все еще живы. Он откроет на нас охоту и убьет. Вернувшись обратно, мы потеряем возможность освободиться.
Бригадники кивнули. Подошли остальные, неся оружие. Пришло время идти. Каладин пытался растоптать чувство отчаяния, наполнившее его. Этот Далинар Холин, скорее всего, такой же, как и все. Как Рошон. Как Садеас. Как все другие светлоглазые. Претендующие на добродетель, но испорченные внутри.
Но с ним тысячи темноглазых солдат, подумала часть его. Люди, которые не заслужили такой ужасной судьбы. Такие же, как в моем старом взводе.
— Мы ничего не должны им, — прошептал Каладин. Ему показалось, что он видит стяг Далинара Холина, летящую по ветру синюю полосу перед его армией. — Тебе придется встретиться со своей судьбой, Холин. Я не могу дать моим людям умереть ради тебя. — Он отвернулся от Башни.
Сил все еще стояла рядом, лицом на восток. У него душа завязалась узлом, когда он увидел отчаяние на ее лице.
— Спренов ветра манит ветер, — тихо спросила она, — или они сами порождают ветер?
— Не знаю, — сказал Каладин. — Это важно?
— Возможно, нет. Видишь ли, я вспомнила, какой я спрен.
— Сил, ты уверена, что сейчас подходящее время?
— Я сплетаю сущности, Каладин, — сказала она, поворачиваясь и глядя на него. — Я — спрен Чести. Дух Клятв. Обещаний. Благородства.
Каладин перестал слышать звуки сражения. Или его сознание искало внутри себя что-то такое, что там должно быть?
Может ли он слышать крики умирающего?
Может ли он видеть солдат, бегущих прочь, бросивших своего генерала?
Все остальное исчезло. Каладин стоит на коленях у тела Даллета.
Зелено-красный стяг, в одиночестве реющий над полем боя.
— Все это уже было! — проревел Каладин, поворачиваясь к синему стягу.
Далинар всегда сражался впереди.
— И что случилось в последний раз? — продолжал реветь Каладин. — Я получил урок! Я не хочу больше быть дураком!
Вспышка сокрушила его. Предательство Садеаса, собственная усталость, смерть тысяч воинов. Он снова очутился в передвижном штабе Амарама, он видит, как убивают его друзей, он снова слишком слаб и измучен, чтобы спасти их.
Он поднял дрожащую руку ко лбу и ощупал клеймо раба, мокрое от пота.
— Я ничего не должен тебе, Холин.
И тут же голос отца прошептал ему: «Кто-то должен начать, сынок. Кто-то должен сделать шаг вперед и поступать правильно, только потому, что это правильно. Если никто не начнет, остальные не пойдут за ним вслед».
Далинар пришел на помощь людям Каладина. Он напал на лучников и спас Четвертый Мост.
«Светлоглазые не заботятся о жизни, говорил Лирин. Но я должен. Мы должны. И ты должен».
Жизнь перед смертью.
Я слишком часто терпел поражения. Меня постоянно сбивали с ног и втаптывали в землю.
Сила перед слабостью.
Смерть. Я опять поведу своих друзей к…
Путь перед целью… смерти, и это правильно.
