— Я отослал моих раненых в лагерь, — сказал Далинар. — Вы можете пойти с ними.
— Вы собираетесь столкнуться с Садеасом? — спросил Каладин.
— Я должен. — Я должен узнать, почему он сделал то, что сделал. — И потом я куплю вам свободу.
— Тогда я остаюсь с вами, — сказал Каладин.
— И я, — сказал человек с ястребиным лицом. Все мостовики немедленно повторили его слова.
Каладин повернулся к ним.
— Я должен отослать вас.
— Что? — спросил пожилой мостовик с короткой седой бородой. — Ты можешь рисковать своей жизнью, а мы нет? В лагере Садеаса остались наши люди. Нам нужно забрать их. И мы должны оставаться вместе. Посмотреть, что произойдет.
Остальные кивнули. И опять Далинара потрясла их дисциплина. Теперь он был уверен, что Садеас здесь ни при чем. Это дело рук их командира. Несмотря на темно-коричневые глаза, он держал себя как светлорд.
Что ж, если они не хотят идти, Далинар не будет заставлять их. Он поехал дальше, и очень скоро тысяча солдат Далинара отделилась от них и ушла на юг, к их лагерю. Остальные поехали прямо, к лагерю Садеаса. Подъехав ближе к последней расщелине, Далинар заметил маленькую толпу, собравшуюся на ее краю. Впереди стояли две фигуры. Ринарин и Навани.
— Что они делают в лагере Садеаса? — спросил Адолин, улыбаясь; его усталый, дошедший до предела Чистокровный остановился рядом с Кавалером.
— Не знаю, — ответил Далинар. — Но пусть Отец Штормов благословит их за то, что они пришли. — Только увидев знакомые милые лица, он почувствовал — наконец-то! — что пережил этот день.
Кавалер перешел последний мост. Ринарин ждал, и Далинар улыбнулся.
На лице парня появилась радостная улыбка. Далинар спрыгнул с коня и обнял сына.
— Отец, — только и смог сказать Ринарин. — Ты жив!
Адолин тоже улыбнулся и спешился с седла, доспехи звякнули. Ринарин вырвался из объятий отца, одной рукой схватил Адолина за плечо, другой слегка стукнул по доспехам и широко улыбнулся. Далинар, с улыбкой на лице, отвернулся от братьев и посмотрел на Навани. Она стояла, сложив руки перед собой и подняв одну бровь. На ее лице резко выделялись несколько пятен красной краски.
— Ты же не беспокоилась обо мне, верно? — спросил Далинар.
— Беспокоилась? — переспросила она. Их глаза встретились, и в первый раз он заметил, что они красные, как от слез. — Я была в ужасе.
А потом Далинар обнаружил, что сжимает ее в объятиях. Ему приходилось быть осторожным, но его рукавицы чувствовали шелк ее платья, и без шлема он мог вдыхать сладкий цветочный запах ее духов. Он держал ее так сильно, как осмеливался, наклонив голову и уткнувшись носом в ее волосы.
— Хмм, — тепло заметила она, — похоже, я что-то пропустила. Все смотрят. Будут разговоры.
— Мне все равно.
— Хмм, похоже, я очень много пропустила.
— На поле боя, — хрипло сказал он, — я думал, что умру. И понял, что это правильно.
Она, откинув голову назад, недоуменно посмотрела на него.
— Я провел почти всю мою жизнь, заботясь о том, что подумают люди, Навани. И когда, как я думал, пришло мое время, я осознал, что все мои заботы были напрасны. В самом конце я был доволен тем, как прожил свою жизнь. — Он посмотрел на нее, потом расстегнул правую рукавицу; она с лязгом упала на землю. Протянув мозолистую руку, он взял Навани за подбородок. — Я сожалел только о двоих. О тебе и о Ринарине.
— Но ты сказал, что можешь умереть и это правильно?
— Нет, — ответил он. — Я сказал, что посмотрел в лицо вечности и увидел там мир. Теперь я буду жить по-другому.
— Без чувства вины?
Он помолчал.
— Сомневаюсь, что мне удастся полностью изгнать его. В конце нас ждет мир, но жизнь… жизнь — это ураган. Тем не менее теперь я смотрю на все по-другому. Пришло время оттолкнуть от себя лживых людей. — Он посмотрел на кряж, где собралось еще больше солдат в зеленом. — Я думаю об одном из видений, — тихо сказал он, — о том, где повстречал Нохадона. Он отверг мое предложение написать книгу, изложить на бумаге собственную мудрость. В этом что-то есть. Что-то, чему я должен научиться.
— И что? — спросила Навани.
— Еще не знаю. Но я уже близок к разгадке. — Он положил руку ей на затылок, прижал ее к себе и вдохнул запах ее волос. Ему захотелось снять Доспехи, прижаться к ней телом, а не металлом.
Но время еще не пришло. Он неохотно отпустил ее и повернулся к Адолину и Ринарину, с беспокойством глядевшим на них. А его солдаты глядели на армию Садеаса, собравшуюся на кряже.
Я не должен допустить кровопролития.
Он нагнулся и вставил руку в упавшую перчатку. Натянулись ремни, соединяя ее с остальными частями доспехов.
Но я не собираюсь тайком ускользнуть в лагерь, не поговорив с ним.
Он должен узнать, почему его предали. Ведь их отношения складывались так хорошо.
Кроме того, есть и его обещание мостовикам. Далинар пошел вверх по склону, запятнанный кровью синий плащ вился за ним. Адолин звякал броней по одну сторону от него, Навани торопилась по другую, Ринарин шел следом.
Оставшиеся шестнадцать сотен солдат Далинара маршировали за ними.
— Отец, — сказал Адолин, глядя на враждебные войска.
— Не призывай Клинок. Он не понадобится.
— Садеас бросил тебя, верно? — тихо спросила Навани, в ее глазах полыхнул гнев.
— Он не просто бросил нас, — сплюнул Адолин. — Он завел нас в ловушку и предал.
— Мы выжили, — твердо сказал Далинар. Путь стал яснее, теперь он знал, что надо делать. — Он не решится напасть на нас здесь, но может попытаться спровоцировать нас. Храни свой Клинок в тумане, Адолин, и не дай армии совершить ошибку.
Солдаты в зеленом неохотно расступались, глядя на них враждебно и не выпуская из рук копья. Каладин и его мостовики отвечали им тем же, идя совсем рядом с авангардом армии Далинара.
Адолин не стал призывать Клинок, но с презрением разглядывал армию Садеаса. Солдаты Далинара, окруженные со всех сторон, чувствовали себя неуютно, но без возражений последовали за своим генералом на площадку построения. Там их уже ждал Садеас, со сложенными на груди руками и в Доспехах Осколков; ветер шевелил его курчавые черные волосы. Кто-то сжег на камнях огромный глиф тат, и Садеас стоял прямо в его середине.
Правосудие. Было что-то замечательно подходящее в том, что кронпринц-предатель стоял, попирая правосудие.
— Далинар, — воскликнул Садеас, — старый друг! Похоже, я переоценил войска, сражавшиеся с вами. Простите, что отступил, когда вы были в опасности, но для меня самое главное — безопасность моих людей. Я уверен, что вы понимаете.
