Такие люди — светлоглазые, бывшие воины — не часто встречались в ордене ардентов. На самом деле, каким бы странным это ни казалось, человеку не запрещалось изменить свое Призвание, и Кадаш поднялся высоко в ардентии, несмотря на поздний старт. Далинар говорил, что это свидетельство либо веры, либо настойчивости. Возможно, и того, и другого.
Вначале храм лагеря был обыкновенным большим куполом, сделанным Преобразователями, но Далинар выделил большую сумму, и каменщики переделали его в нечто более приличествующее дому для верующих. На внутренних стенах появились сцены с Герольдами, с подветренной стороны вырезали стеклянные окна, через которые лился солнечный свет. Бриллиантовые сферы свисали с высокого потолка, и еще стояли деревянные кабинки, в которых верующие получали наставления, молились и практиковались в различных искусствах.
Сейчас в храме находилось множество женщин, беседующих с ардентами. И очень мало мужчин. На войне в мужских искусствах практиковались главным образом на плато.
Джанала сложила руки и с явным недовольством оглядела храм.
— Сначала вонючая мастерская шорника, а теперь храм? Я-то думала, что мы пойдем в какое-нибудь романтическое место.
— Религия романтична, — сказал Адолин, почесав голову. — Вечная любовь и все такое, верно?
Она изумленно посмотрела на него.
— Я подожду снаружи. — Она повернулась и пошла к выходу вместе со служанкой. — И пускай кто-нибудь принесет мне проклятый паланкин.
Адолин, нахмурясь, глядел, как она уходит.
— Теперь, чтобы искупить вину, я должен подарить ей что-нибудь достаточно дорогое.
— Я не понимаю, что произошло, — сказал Кадаш. — Религия действительно романтична.
— Вы ардент, — уныло сказал Адолин. — Кроме того, этот шрам делает вас слегка неприглядным для моих девушек. — Он вздохнул. — Не храм заставил ее взорваться, а отсутствие внимания с моей стороны. Сегодня я не слишком хорошая компания.
— Все ваши мысли заняты чем-то другим, верно, светлорд? — спросил Кадаш. — Вы беспокоитесь о своем Призвании? В последнее время вы в нем не продвинулись.
Адолин скривился. Его Призванием был поединок. Работая с ардентом, он должен был доказать Всемогущему, что достоин его. Увы, во время войны Кодекс запрещал поединки, ибо на дуэли можно было легкомысленно ранить офицера, который мог понадобиться в сражении.
Но отец Адолина избегал сражений, и чем дальше, тем больше. Какой смысл избегать битвы?
— Святой, — сказал Адолин, — нам надо поговорить там, где нас никто не услышит.
Кадаш поднял бровь и повел Адолина вокруг центрального холма. Все храмы Ворин были круглыми строениями, в центре которых находился покатый холм, иногда достигавший высоты в десять футов. Храм, посвященный Всемогущему, поддерживался Далинаром и ардентами, жившими в его лагере. Конечно, им могли пользоваться все девотарии, но большинство имело свои собственные капитулы в одном из военлагерей.
— Итак, что вы хотите спросить у меня, светлорд? — спросил ардент, когда они оказались в более уединенной части зала. — Кадаш обращался к Адолину очень почтительно, хотя в детстве сам обучал его сражаться.
— Мой отец, он сходит с ума? — спросил Адолин. — Или, как он считает, его видения действительно посланы Всемогущим?
— Достаточно прямой вопрос.
— Вы осведомлены лучше, чем другие, Кадаш, и я не сомневаюсь, что вы верны отцу. Я знаю и то, что вы держите уши открытыми и, я уверен, замечаете и слышите все. — Адолин пожал плечами. — Если и бывают времена, когда надо говорить открыто, то это сейчас.
— Гмм, значит, в слухах есть доля правды.
— Увы. Это происходит во время каждого сверхшторма. Он бредит, его всего трясет, и потом он заявляет, что у него были видения.
— Какого рода?
— В точности не знаю, — скривился Адолин, — но что-то о Сияющих. И… о том, что что-то приближается.
Кадаш встревоженно посмотрел на него.
— Опасная область, светлорд. Вы просите меня нарушить свои клятвы. Я ардент, преданный и благорасположенный к вашему отцу.
— Но, в конце концов, он не ваш настоятель.
— Да. Но Всемогущий поставил его охранять свой народ, он должен наблюдать за мной и быть уверенным, что я не поднимусь над моим положением. — Кадаш поджал губы. — Мы идем по тонкой нити, светлорд. Что вы знаете о Теократии, Войне Потерь?
— Церковь решила захватить власть, — сказал Адолин, пожимая плечами. — Священники попытались завоевать мир — ради его собственного блага, так они утверждали.
— Это только часть того, что тогда происходило, — уточнил Кадаш. — То, о чем говорят чаще всего. Но не это было самое главное. В то время церковь ограничила знание. Людям не разрешали идти своими религиозными путями, священники диктовали, во что верить. И только некоторые члены Церкви имели право знать теологию. Всех принуждали делать только то, что говорят священники. Не Всемогущий, не Герольды. Священники.
Он зашагал вдоль задней стены храма, ведя за собой Адолина. Они прошли мимо статуй Герольдов, пяти мужчин, пяти женщин. Откровенно говоря, Адолин почти ничего не знал о том времени. Он никогда не интересовался историей, если она не была связана напрямую с командованием армиями.
— Мистицизм, вот что победило тогда, — продолжал Кадаш. — Священники утверждали, что простые люди не в состоянии понять религию или Всемогущего. На смену открытости пришли слухи и недомолвки. Священники начали утверждать, что их посещают видения и пророчества, хотя в свое время сами Герольды осудили такую практику. Связывание Пустоты — темное и злое дело, и в ее основе лежит попытка угадать будущее.
Адолин застыл.
— Вы хотите сказать…
— Не забегайте вперед, светлорд, пожалуйста, — сказал Кадаш, поворачиваясь к нему. — Когда Теократию свергли, Солнцетворец заставил расследовать все такие случаи и все, что с ними связано. И было установлено, что не было никаких пророчеств. Никаких мистических обещаний от Всемогущего. Священники сфабриковали все эти «пророчества», и только для того, чтобы умиротворить народ и управлять им.
Адолин нахмурился.
— Куда вы ведете, Кадаш?
— К правде, так близко, как только осмелюсь, — сказал ардент. — И я не могу быть таким прямым как вы, светлорд.
— То есть вы считаете видения моего отца подделкой.
— Я никогда не обвиню моего кронпринца во лжи, — сказал Кадаш. — И даже в слабости. Но я не могу мириться с мистицизмом или пророчествами, в любой форме. Ибо поступать так — отвергать учение Ворин. Время тех священников давно прошло. Время обмана народа, царство тьмы. Сейчас каждый выбирает свой собственный путь, и арденты помогают им подойти к Всемогущему так близко, как только возможно. Вместо темных пророчеств и власти немногих, у нас есть люди, верующие сознательно и ощущающие свою связь с Богом.
