— Ну, если вы так настаиваете… Я распустила волосы только потому, что не хватило времени уложить их в прическу. Мне пришлось почти целый час заниматься примирением работниц фасовочного цеха! Они сказали, что вы, дорогой мой выздоравливающий, отказались разговаривать с ними, сославшись на боли в спине.
— Ну, Филиппа, помилуйте, я же не золотарь, чтобы копаться в их мелочных дрязгах, — немного извиняющимся за скабрезность тоном ответил господин Жерон.
— Золотарь? — заинтересованно поднял голову Михей. — Наверное, прибыльная профессия?
Взрослые почувствовали себя неловко, а две девицы-подружки, переглянувшись, захихикали в кулачки. Оська пододвинулся к Михею и стал что-то быстро нашептывать ему на ухо — судя по меняющемуся выражению лица последнего, нечто крайне расширяющее лексический запас.
Лас очень вовремя задал вопрос, как хозяева собираются проводить праздник Темной ночи, а я, предоставив братьям возможность далее самим выходить из неловкой ситуации, сказала, что вынуждена отлучиться на секунду, и вышла из столовой.
Существует поверие, что праздник Темной ночи — время, когда нечисть выходит пошалить. А потому находчивые селяне считают, что в эту ночь можно пошалить и самим, например, во дворе у соседа, а поутру спихнуть все на леших и домовых. К счастью, на поместья лордов в большинстве своем подобные игры не распространялись, если, конечно, владельцы жили в мире со своими работниками весь предыдущий год. Думаю, и на фабрику тоже никто не посягнет, так что в гости леди Филиппа нас пригласила не из-за страха перед заигравшимися селянами.
Пока вся честная компания занималась поглощением гуся (которого господин Жерон с завидным упорством величал «нашим лебедем»), я прошмыгнула по коридору в контору — лучшего времени, чтобы никто не мешал шататься по фабрике, найти было просто невозможно. Рябиннику вполне могла прийти в голову такая же мысль. Так что, если он еще не отказался от своих прогулок по территории предприятия, у нас с ним есть шанс столкнуться. Ну а нет, так подышу фабричным воздухом — благо господин Клаус все же наладил вентиляцию.
Проходя через здание конторы, я не смогла побороть искушение и заглянула в кабинет фабриканта (подумаешь, подняться на второй этаж — почти по пути). Знаю, господин Клаус не одобрил бы такого поведения, но сама к себе я была гораздо снисходительнее, чем он. За что и поплатилась первыми седыми волосами, когда открыла заветную дверь: за рабочим столом кто-то сидел. Глаза незнакомца горели темным нечеловеческим огнем.
— Мамочки, — только и успела пробормотать я, когда этот кто-то пошевелился, раскрыл огромную клыкастую пасть и… гавкнул. Гавкнул? — Зельда… еще никогда в жизни не была так рада тебя видеть.
Пришлось попридержать рукой бешено колотящееся сердце, а то оно на радостях так и норовило выскочить из груди и скрыться с места происшествия. Собака спрыгнула с кресла и направилась в мою сторону с неопределенными намерениями. Желая предвосхитить очередную сложную ситуацию, я снова заговорила:
— Тоже скучаешь по своему хозяину, да? — дружелюбие и понимание еще никому не мешали. Собака остановилась, будто поняла. — Ну ладно меня оставили, но почему он не мог взять тебя с собой?
Мне бы тогда было гораздо проще бродить по фабрике, но Зельде об этом лучше не знать.
Когда любимица господина Клауса издала короткое жалобное поскуливание, я пожалела о своих недобрых мыслях и, бездумно рискуя собственным здоровьем, сделала шаг ей навстречу.
— За тобой-то, по крайней мере, он точно вернется. Надо только подождать. — Я положила руку ей на голову и при этом, на удивление, осталась с тем же количеством пальцев. — О себе я такого, увы, сказать не могу.
Шершавый язык неожиданно прошелся по моей ладони, и сердце, только что ломившееся в ребра, свалилось куда-то в одну из пяток. Не быть мне дрессировщицей — пусть неограненный талант и налицо.
— Ладно-ладно, — я осторожно убрала руку, — не нужно мне твоего сочувствия. У меня, между прочим, еще дела.
Но немедленно предпринятая попытка выйти из кабинета не увенчалась успехом: Зельда прихватила пастью мою юбку, и, услышав характерный треск ткани, я моментально пожалела, что сегодня отказалась надеть очередное творение Михея.
— О боги, да ничего я не сделаю на фабрике твоего драгоценного хозяина! Ты же собака, — мне ничего не оставалось, как только воззвать к инстинктам животного, — ты должна чувствовать благие намерения!
В тот момент, когда мой голос достиг своей наивысшей трагической интонации, внизу что-то неожиданно и резко хлопнуло. Мы с Зельдой замерли и серьезно посмотрели друг другу в глаза: я — закрыла рот, она, наоборот — открыла пасть и выпустила мое платье.
— Идем? — скорее предложила, чем скомандовала я. Уж больно страшно стало спускаться вниз одной.
На первом этаже оказалось неожиданно холодно — что-то я не заметила ничего подобного, когда проходила тут десятью минутами ранее. Так и есть: в одном из кабинетов было открыто окно. Занавеска белым привидением колыхалась на сквозняке, впуская внутрь редкие снежинки.
А безопасность-то ни к лешему. Сейчас бы сюда приказчика с его плакатами. «Уходя, закрывайте окна и двери! Живем не в пещере, хоть воры, что звери!» Нет, далековато мне еще до краткости Феликса.
Я закрыла окно, пока все бумаги не разлетелись со столов, и поспешила по коридору догонять Зельду, которая уже обнюхивала переход в главный цех фабрики. Может, не так уж и права я была со своими догадками о нечисти? Духи через окно не лазят, да и запах вряд ли оставляют. Любимица фабриканта встала во весь свой почти двухметровый рост и заскребла когтями по двери — неплохой намек на то, что пора бы извлечь из моего пребывания здесь единственно возможную пользу. Я подвинула Зельду и открыла щеколду, конструкция которой была недоступна собачьим лапам и зубам.
Догиня тут же кинулась внутрь и, едва я успела опомниться, разразилась лаем. Ничего не оставалось, как только поспешить следом. Я пронеслась по коридору между цехами, подгоняемая полными безлюдьем и приглушенным светом болотной плесени, закрепленной в банках на стенах, — наихудшего места для прогулок в праздник Темной ночи не придумаешь. Одна из дверей оказалась распахнута настежь, в проеме открывалась крайне занимательная картина. К гигантскому круглому чану была приставлена лестница, на верхних ступенях которой стоял человек с плошкой, наполненной каким-то черным порошком, внизу заливалась лаем пятнистая собака. Лестница шаталась.
Моментально осознав всю «неустойчивость» момента, я решила пойти нестандартным путем: пугать незнакомца и подобно Зельде грозить ему всяческими карами было бы крайне неразумно.
— О боги, что вы делаете? Вы же сейчас свалитесь! Вы же покалечитесь! — запричитала я внизу, пытаясь оттащить догиню, чтобы та от избытка энтузиазма не толкнула человека, а вернее, содержимое его плошки, в чан. — Держитесь за лестницу и медленно спускайтесь, я послежу за собакой! Как же можно так самоотверженно работать в праздник! Аккуратно ставьте ногу на ступеньку и, умоляю вас, держитесь покрепче!
