По пути на кухню я с чувством пожала сорванцу руку. Все же в том, чтобы иметь много братьев, есть свои преимущества: даже если обижает один, всегда заступится другой.
Вернувшись в гостиную с большой дымящейся кружкой чая, обнаружила, что гостя заставили одеться, завернули в плед и посадили поближе к камину. При свете разведенного огня стало видно, что пришелец далеко не подросток, как можно было предположить с первого взгляда. Светлые волосы, светлые глаза, прозрачные брови и ресницы — казалось, кто-то только что распахнул старинный шкаф, и этот человек вылетел из него гигантской молью. Вместе с серебряными ложками.
— Николетта, ты ни за что не догадаешься, кто он такой! — радостно воскликнул Оська, когда я приблизилась.
— Николетта?! — Гость вскочил со своего места как ошпаренный (что наверняка случилось бы, успей я передать ему чай). — Вы леди Николетта?! Та самая?!!
О-хо-хо, кажется, я уже знаменита в определенных кругах. Знать бы еще в каких…
Нет, все же как-то нехорошо получилось. Я оказалась кругом виноватой: и в том, что сдала сына матери, и в том, что сделала это только утром, скрыв несчастного в своем доме на всю ночь. Если в этом мире где-то и бродит справедливость, нашей округи у нее на карте точно не значится. Наблюдение за семейной сценой, развернувшейся в нашей гостиной, убедило меня в этом в очередной раз.
— Ах, Гордюша, зачем же ты убежал? Когда я узнала, что ты вышел вот так вот, без перчаток и шарфа, у меня аж сердце захолонуло… За тобой хорошо ухаживали? Ты не голодал, мой птенчик? — Леди Рада озабоченно ощупывала свое чадо, словно подозревала, что мы не только не накормили гостя завтраком, но еще и держали всю ночь в камере пыток.
Мои братья начали корчиться, пытаясь сдержать смех. После прозвучавшего далее «Гордюня» не выдержали Оська с Ефимом: эти двое довольно проворно ретировались из гостиной, шмыгнув за дверь, и только там разразились дружным гоготом. После «Гордюнечка, как же ты не отморозил свои пяточки?» сдался Михей — его неприлично хрюкающую особу мне пришлось загородить от взглядов собственной спиной и, выбрав удачный момент, вытолкать в коридор. Лас держался мужественно и достойно, Ерем презрительно — если бы не они, я бы сама не выдержала.
Лорд Гордий (а как вы догадались, вчерашним ночным гостем оказался именно он) тайком поглядывал на меня, но каждый раз, когда мы встречались глазами, создавалось впечатление, что мужчина готов провалиться сквозь землю. Что ж, надо признать, было от чего.
— А вы, милочка, хитрая злокозненная особа, ума не приложу, на какие ухищрения вам пришлось пойти, чтобы подговорить моего нежного, хрупкого ребенка сбежать посреди ночи от своей горячо любимой матери!
Вот именно этого я и опасалась. Ожидать, что лорд Гордий вступится и защитит меня, было верхом наивности.
— Но, мама… — робко подал голос виновник переполоха.
— Молчи, Гордюша, молчи! Не мешай мне хвалить леди Николетту. Он ведь раньше даже в гости ездить отказывался!
На лице лорда появилось красноречивое выражение: «Это я-то отказывался?!» Леди Рада успокаивающе погладила его по руке, словно кошку, но, видимо, на этот раз метод не сработал.
— Я хочу ездить в гости, мама! Я хочу бывать на людях! Хочу путешествовать!
— Конечно-конечно, дорогой! — Эта невероятная женщина даже бровью не повела на внезапную вспышку своего сына. — Уверена, леди Николетта будет рада твоему обществу, когда бы я тебя сюда ни привезла. Правда, милочка? А теперь собирайся, мы непременно должны попасть к доктору.
Такой бесславной смертью погибло мое свободное время. Вопреки всем ожиданиям леди Рада не только привезла своего сына на следующий же день, но и стала делать это с пугающей регулярностью. Правда, лорд Гордий ничего предосудительного не совершал, держал себя так, будто у меня внезапно появился еще один младший брат, но вместе с тем не желал отходить от моей особы ни на шаг. Братья посмеивались, соседи перешептывались, Алисия советовала смириться и женить на себе простофилю, а я все ломала голову, как бы мне от него избавиться, не вступая в открытое противоборство с леди Радой. А то еще немного, и можно будет открывать воспитательный дом для наследников старшего возраста.
Однако после незабываемой встречи с лордом Гордием показалось, что события, застывшие в снегах зимы, вдруг начали оттаивать, набирать обороты, и грозили вновь обратиться той кутерьмой, в которой я погрязла осенью. Наш дом пока еще дышал видимыми спокойствием и скукой, но моя интуиция уже беспокойно дергала хвостом. Так было и в то памятное утро.
Я сидела за столом, заполняя учетную книгу, потому что потом, когда взойдет марь, времени на это занятие может остаться не так уж много. Оська читал грамматику с таким выражением на лице, словно на всем свете не найти книги отвратительнее и безнравственней. Единственными из присутствующих, кому, кажется, не было скучно, являлись проснувшаяся от зимней спячки муха и лорд Гордий. Муха исследовала последние изменения в домашней обстановке, лорд Гордий гонялся за ней по всей комнате, пытаясь избавить меня от ее настойчивого внимания. День собирался быть длинным.
Сонную атмосферу разбили звук подъехавшей к крыльцу упряжки и настойчивый стук в дверь. Первым отреагировал Оська: с облегчением откинув в сторону грамматику, он подорвался с места и исчез в коридоре. Через секунду на пороге появился наш приказчик, взмыленный настолько, что складывалось впечатление, будто он не ехал на упряжке, а был запряжен в нее, причем правила лошадь.
Я замерла, понимая, что сейчас любое неосторожно сказанное слово может переклинить речевой аппарат господина Брена, и тогда никто не узнает, с какой важной информацией он примчался сюда.
— Марь взошла!
Для такой хорошей новости у приказчика было слишком несчастное лицо.
— Но почему вы приехали сюда с таким расстроенным видом? — осторожно спросила я, боясь спугнуть его красноречие.
— Беда! — простонал наш наемный работник, хотя и так было понятно, что речь шла далеко не об удаче.
— Но что конкретно стряслось?
— Там… на поле… эта белая… повсюду… — ну все, когда он начинает помогать себе жестами, дело пропащее. — Поедемте… посмотрите…
Пожалуй, это был единственный вариант. Я захлопнула учетную книгу и поднялась с места.
— А ты куда? — Мне удалось спохватиться, только когда Гордий в коридоре потянул с вешалки свое пальто. С тех пор как его светлость ночью предстали передо мной в одних подштанниках, обращаться к старшему лорду на «вы» язык не поворачивался. Дальнейшее его достойное поведение могло бы поправить дело, но сосед упорно играл роль вечного подростка и панибратски звал меня «Ники».
— Я с тобой.
— Нет, сиди дома, а то простудишься — твоя мать сдерет с меня три шкуры и торжественно развесит их на стенах в парадном зале.
— У меня кальсоны с начесом! Хочешь, покажу?
