— Точно, — подбодрила однажды Алисия, — еще через полгода окажется, что он просто присматривался к вашему дому, чтобы его выкупить, а цветы для отвода глаз.
— Ты действительно так думаешь? — обреченно спросила я.
— Боги, нет! Господин Клаус достаточно умен, чтобы понимать, что в этом случае ты не только убьешь его собственноручно, но еще и прикопаешь именно в том саду, из которого он носит свои цветы, — добрая подруга помолчала секунду. — Все это, конечно, выражаясь фигурально.
— Спасибо, что не буквально.
В таком положении ничего не оставалось, как снова с головой окунуться в сельское хозяйство. Лишив сэра Бэзила возможности притязать на покупку наших земель и назначив леди Раду на должность мэра, я с непростительной наивностью полагала, что обезопасила поля от главных вредителей — людей. Не тут-то было!
«В память о прошлых заслугах» (и в расчете на новые) катонцы согласились дать несколько своих работников для наставления наших батраков в сложной науке ухода за марью, чтобы я не потеряла половину урожая еще до прихода осени. В первый же день подобного обучения ко мне пожаловали три катонца (из тех, кому, как сказал старик-сторож, необходимо поближе познакомиться с местными реалиями) и в один голос заявили, что работать с нашими селянами невозможно. По их словам, всех греладцев воспитывали кошки (страшное оскорбление в Катоне): нет, наши батраки не пытались залезть на марь и не ловили в поле мышей. Просто катонцы считали кошек своевольными и неподдающимися дрессировке животными, а для страны, где дисциплина и подчинение стоят на первом месте — это непростительный изъян.
Ну а самое забавное, что сразу после переселенцев ко мне пришли наши батраки и тоже в голос (хоть и чуть более эмоционально) сообщили, что работать с этими безмозглыми иноземцами выше их сил.
— Они заставляют нас… — пробубнил простодушный детина, выдвинутый товарищами вперед как самый красноречивый.
— Что, неужели работать?! — притворно ужаснулась я.
— Работать — само собой. Так эти изверги, лешим поцелованные, заставляют работать, как они!
— Усердно?
Селянин посмотрел на меня обиженно:
— Нет, точь-в-точь как они. Вот Микула: он левша, а они все равно ругаются, чтоб он нож в правой руке держал!
Мне стало не до смеха. Кажется, столкновение культур приобретало довольно острые формы.
— Так… значит, завтра я иду с вами.
— Куда? — оторопели мужики.
— В поле, конечно!
Есть вопросы, которых не решить, сидя в четырех стенах.
На следующее утро я поднялась раньше обычного, напялила на себя дурацкую шляпу с широкими полями, чтобы не щеголять потом облупленным носом, и отправилась наблюдать за обрезкой мари. Работа была уже в самом разгаре: мое «пораньше» в сельской местности не котировалось. Ожидать конфликтной ситуации пришлось не более получаса. Вот один из катонцев переменился в лице, заметив очередное нарушение, и над полем вместо привычного окрика потянулся пронзительный, противный до зубовного скрежета свист. На месте наших батраков я бы предпочла этому отвратительному звуку любую брань.
Судя по виду, мужик, на которого налетел строгий иноземец, был совсем не прочь увидеть, как тот проглотит свой свисток. Он даже бросил на землю два ножа для обрезания листьев мари и с суровой решимостью смотрел на переселенца.
— Тихо-тихо-тихо! — Я едва успела подбежать и вклиниться между ними, широко раскрыв руки. Сложно сказать, кто из двоих больше нуждался в защите, но, зная характер земляков, в первую очередь лучше было отодвинуть подальше батрака. — Что здесь происходит?
— Он работает двумя ножами, — четко, без тени эмоций ответил катонец.
— Скажите этой каменной собаке, что так быстрее! Я не собираюсь из-за него до полуночи торчать на этом поле, у меня еще баня не достроена! — заорал из-за моей спины работник. — И пусть подавится своей свистелкой!
Так, дальше приводить его выкрики не стоит: правописание таких слов я не проходила.
— Прекратить истерику! — требовалось побольше твердости в голосе и веры в то, что за подобные фразы не достанется и мне. Согласитесь, на свете нет ничего хуже и унизительней мужской истерики. — Если специалист говорит, что нельзя работать двумя ножами одновременно, то на это есть причины. Ведь правда?
Катонец скрестил руки на груди и сделался как каменный. Вот уж кому истерики были незнакомы. Но, если поразмыслить, полное отсутствие эмоций — тоже не бог весть какой подарок.
— Работая двумя ножами одновременно, он может поранить других.
Я недоуменно захлопала глазами: батраки шли на таком расстоянии друг от друга, что поранить товарища могли, только метнув тесак ему в спину. Позади провинившийся мужик пробормотал нечто прочувствованное о том, что греладские собаки и то умнее катонских.
— Каким образом? Между ними больше трех метров!
— В Катоне при обрезке мари люди идут плечом к плечу, поэтому должны держать нож в правой руке и петь, чтобы не сбиваться с ритма.
О, а тут сложный случай! Надо будет спросить доктора Мэверина, не заметил ли он при осмотре больных в катонском поселении, что они все немного под гипнозом. От потрясения я набралась наглости и, вытянув руку, пощелкала пальцами перед лицом иноземца. Моргает — хороший признак, может, и договоримся.
— Прошу прощения, но здесь не Катон. Если вы не заметили, между рабочими достаточно места не только для двух ножей, но и для вашего национального танца вместе с ними. Я понимаю, что существует отработанный метод работы с марью, но необходимо адаптировать его для местных условий.
— Не положено, — бесстрастно ответил мой оппонент. — Мы и так разрешили им не петь.
— От спасибо, облагодетельствовали! — не выдержал батрак. — Хозяйка, у нас мужики поговаривают, не зомбяки ли они. А то так пойдет гнусь по всей земле!
Боги! Оставалось только схватиться руками за голову. За что мне такое наказание? Похоже, все попытки воззвать к логике и разуму пошли впустую.
— Так, вы и ваши товарищи, — обратилась я к катонцу, — с этого момента наблюдаете только за правильностью обрезки мари. Вас не должно волновать, каким образом это делают мои работники, до тех пор, пока это не сказывается на растениях! Понятно?
— Но нас учили в Катоне…
— Здесь Грелада. — Я резко оборвала его и повернулась к батраку: — А вы все конфликты решаете через меня или приказчика. Никакого рукоприкладства!
Фуф! Вот теперь пришла пора уходить с поля. Сложно быть грозной, страшной и непреклонной, сложно быть стервой — это отнимает много сил и энергии.
— Леди Николетта, что вы здесь делаете? — На дороге стоял господин Клаус в компании Зельды. Как бы мне не хотелось, чтобы он видел, а тем более слышал, что произошло только что! Потом же не докажешь, что на самом деле я средоточие доброты, нежности и терпения. Да-да-да! Задушу, если будете смеяться!
