Глава 1
Pardonez moi, monsieur. Ou est la lune?
[1]
Alors, mon ancien, la lune est ici, ouvre la Seine, e’norme, rouge et humide
[2]
.
Merci, mon ami
[3]
, теперь вижу, и — шьорт побери! — это самая подходящая ночь для луны, ночь, как будто созданная для пикантных удовольствий в лунном свете, для танца смерти в исполнении Демонического Декстера и его очень близкого друга.
Но merde alors!
[4]
Луна над la Seine? Оказывается, Декстер в Париже! Quelle horreur!
[5]
Танец не исполнить, в Париже — никак! Не найти ему здесь друга, не укрыть в ночи Майами, не дарить останки водам теплого и ласкового океана. Здесь — лишь такси, туристы да вот эта вот огромная и одинокая луна.
И, конечно, Рита. Рита повсюду, листает разговорник, путается в картах, шуршит страницами путеводителей и кипами листовок, обещающих восторг и счастье и, кстати, чудным образом все это дарующих… ей. Только ей. Парижское блаженство досталось исключительно новобрачной, тогда как ее свежеиспеченный супруг, прежде верховный жрец лунной легкости — Декстер Дисциплинированно-Добродетельный, — способен лишь дивиться на луну да накрепко удерживать нетерпеливо вздрагивающего Темного Пассажира в надежде, что счастливое безумие вот-вот закончится и мы вернемся в упорядоченную обыденную жизнь — жизнь охоты с ножом на иных чудовищ.
Потому что Декстер любит резать на свободе, весело и ясно, а теперь вот вынужден повсюду следовать за Ритой, дивиться на луну и смаковать иронию медового месяца, где все медовое и лунное запрещено.
Итак, Париж. Декстер смиренно плетется в кильватере флагмана, рассматривает то, что положено, кивает и время от времени выдает остроумные ремарки вроде «ого!» или «угу…», а Рита дает себе волю, выпустив закупоренную в ней все эти годы жажду Парижа.
А сам-то Декстер? Неужели он способен устоять пред легендарными восторгами Города Света? Ведь даже он обязан узреть весь этот блеск, даже у него внутри должен шевельнуться отголосок хоть притворного чувства. Разве так бывает: Декстер в Париже, но не чувствует совсем ничего?
Разумеется, нет. Декстер много чего чувствует. Чувствует усталость. И скуку. И крепнущий позыв найти себе кого-нибудь для игр. Скорее бы! Чем скорее, тем лучше, коли начистоту; отчего-то семейная жизнь возбуждает аппетит.
Что ж, уговор есть уговор: Декстеру придется делать одно, чтобы иметь возможность делать другое. В Париже, так же как дома, Декстеру следует maintenir le déguisé ment
[6]
. Даже французы, люди искушенные, вздрогнули бы, узнав о монстре, бесчеловечном изверге, вся жизнь которого подчинена тому, чтобы обрекать всех остальных монстров на заслуженную гибель. А Рита в своем новом образе краснеющей, смущенной новобрачной — прекрасная deguisement для моей истинной сущности. Разве кто-нибудь поверит, что вот это вот существо, смиренно плетущееся вслед за идеальным воплощением американского туризма, — холодный и бесчувственный убийца?
Конечно, нет, mon frère. C’est impossible
[7]
.
Сейчас, увы, très impossible
[8]
. Никакой надежды ускользнуть на пару часиков и получить давно заслуженный отдых. Только не здесь, ведь в этих краях Декстер никому не известен, да и он сам не знает повадок местной полиции. В незнакомой и чужой стране — нельзя, здесь не действуют суровые законы Кодекса Гарри. Гарри был копом в Майами, и все в Майами вертелось по слову его. Но французских слов у Гарри не было, и французские копы мне совсем не знакомы; как бы ни билась тьма на заднем сиденье, здесь слишком рискованно.
Вообще-то ужасно обидно — ведь парижские улицы словно созданы для зловещих засад. Узкие, темные, хаотично запутанные. Так и представляется: вот Декстер, закутанный в плащ, сжимает кинжал, скользит торопливо по мрачным аллеям, торопится на встречу в этих старых, похожих друг на друга домах, нависающих низко, зовущих к дурному… Да и сами улицы — раздолье для бойни, мостовые — из каменных глыб, таких, что в Майами давно бы уж выдрали напрочь, забросали ими стекла проезжающих машин, а то продали бы строителям на новые дороги.
Увы, это не Майами. Париж. И я выжидаю, даю отвердеть новому, жизненно необходимому двойному дну Декстера, а сам надеюсь пережить еще одну — последнюю — неделю медового месяца мечты Риты. Пью французский кофе (слабенький, по меркам Майами) и vin de table
[9]
(тревожное, кроваво-красное) и восхищаюсь талантом моей молодой жены впитывать в себя все французское. Она научилась так мило краснеть, спрашивая: «Table pour deux, s’il vous plait»
[10]
, — что все французские официанты разом угадывают в нас свежеиспеченную парочку и, как один, работают на романтические грезы Риты: кивают, улыбаются и буквально готовы петь «La vie en rose»
[11]
, когда ведут нас к столику. Ах, Париж. Ah, l’amour
[12]
.
Днем мы носимся по улицам, сверяясь с очень важными подсказками на карте, а вечера проводим в затейливых ресторанчиках, где часто вдобавок к еде подают и французскую музыку. Мы даже были на спектакле «Мнимый больной» в «Комеди франсез». Не знаю, почему его дают совсем без перевода, исключительно на французском, но Рите, кажется, это нравится.
А через пару дней ей, кажется, ничуть не меньше нравится и шоу в «Мулен Руж». Вообще, по-моему, жене в Париже нравится все-все, даже речные прогулки. Я уж молчу, что на воде гораздо лучше отдыхать в Майами, дома, там, где ей ни разу не хотелось даже прокатиться на катере, но, честно говоря, начинаю гадать, что творится у нее в голове.
Она бросается на каждую городскую достопримечательность. Эйфелева башня, Триумфальная арка, Версаль, Нотр-Дам — все пали под напором страстной блондинки, вооруженной безжалостным путеводителем.
По-моему, цена за deguisement уж слишком велика, но Декстер — идеальный солдат. Бредет вперед и вперед, под грузом семейных обязательств и бутылок с водой. Не жалуется ни на жару, ни на стертые ноги, ни на дикие толпы туристов в тесных шортах, сувенирных футболках и шлепках.
