— Ой, вы так хорошо знаете вашего кузена? Это у него не
первый случай?
— Насколько мне известно, первый, — вступилась я
за брата.
— Знаете, они встретились на Кипре, у них был роман,
короткий, но бурный. По крайней мере, мне так сказала внучка, она со мной
делится, а с матерью — нет. Мать у нее таких вещей не понимает! А я очень
понимаю, сама в молодости влюблялась как полоумная… Помню, мне было лет
двадцать пять, я была уже замужем и дочку имела, но появился один прохвост…
Этому не будет конца!
— Рахиль Степановна, извините меня, ради бога, но что
конкретно вы от меня хотите?
— Я просто хочу, пусть ваш брат знает, что у него есть
сын. И больше ничего. Совсем ничего. Нам не надо его денег, у нас, слава богу,
всего хватает. Моя дочка и ее муж уважаемые люди, известные врачи, хорошо
зарабатывают, у меня пенсия, внучка имеет пособие как мать-одиночка… Но
мальчику нужен отец, вам так не кажется?
— Ну я не знаю… Это смотря какой отец…
— А ваш брат, извиняюсь, имеет семью? Жену, деток?
— Нет, он закоренелый холостяк, — на всякий случай
сказала я.
— Он вообще нормальный?
— В каком смысле?
— Нормальный мужчина всегда хочет иметь сыночка, а уж
такого… Счастье, поди сюда! Расскажи тете стихи.
— А ей надо? — первый раз подал голос мальчик.
— Надо, Венчик!
— А почему она сама не просит?
Я едва сдержала смех. Он так мне нравился, что я уже готова
была бежать за Венькой.
— Я прошу. Пожалуйста, Бенчик, прочитай стишок!
— Это не стишок, а стихи! — важно поправил он
меня. Отошел немного, возвел глаза к небу и вдруг начал:
— В пустыне чахлой и скупой
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.
Я обалдела. А он спокойно, совершенно по-взрослому, как
будто даже осмысленно, читал Пушкина.
Но когда он произнес:
…И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом, —
Я заметила в дверях Гордиенко, который слушал с совершенно
блаженным лицом. Наконец малыш произнес:
А князь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседям в чуждые пределы. —
и добавил:
— Этот князь был сволочь! Тут уж мы все покатились со
смеху.
— Броня, что это за чудо? — спросил
Гордиенко. — Парень, как тебя звать?
— Бенчик!
— Это что же, Бенцион?
— Да!
— Ты хочешь стать артистом?
— Нет! Я хочу стать бетахонщиком!
— Что это? — в один голос воскликнули мы с
Гордиенко.
— Это охранник, — улыбнулась Рахиль Степановна.
— Это ваш внук, мадам?
— Это мой правнук! Ну, Броня, вы все поняли?
— Да.
— И что вы скажете?
Что я могла сказать при Гордиенко, да и вообще?
— Я постараюсь… — пролепетала я.
— Простите великодушно, я помешал вашей беседе, но мне
еще не доводилось слышать столь впечатляющего исполнения «Анчара». Я удаляюсь!
— Я сегодня же поговорю с братом. Не знаю, смогу ли я
увидеться с ним до спектакля… Тогда после. Но мы же завтра уезжаем!
— Ничего, Израиль — маленькая страна. Я вам оставлю
свой телефон. Если он заинтересуется собственным сыном, пусть позвонит, а на
нет и суда нет. Ему же хуже!
— Вы ему угрожаете?
— Ни боже мой, нет, зачем? Просто, имея такое
сокровище.., лучше знать про это, вы не согласны? Им же можно гордиться,
правда?
И вдруг в глазах этой старой женщины я увидела такую грусть,
что чуть не разревелась сама.
— Бенчик, попрощайся с тетей! — Она сунула мне в
руки фотографию правнука.
— Пока, — помахал мне Бенчик.
Она взяла его за руку и ушла.
Да, с моим братцем не соскучишься! Интересно, почему
все-таки она пришла ко мне, а не к нему? Из деликатности? Хочет, чтобы я
подготовила его? Пожалуй, это единственно верное объяснение.
* * *
На спектакле со мной сыграли злую шутку. Когда я прихожу в
квартиру продюсера, я снимаю ботинки и влезаю в большие мужские шлепанцы, что
само по себе достаточно комично и нелепо. Я в них путаюсь, они мне мешают, но
так придумал Юрий Митрофанович. Это то, что помогает мне, неумехе, играть. И
вправду помогает. Но в этот вечер, когда я сунула ноги в шлепанцы, оказалось,
что они намертво приклеены или прибиты к полу.
— Ой, у вас тапки приклеились! — помимо воли
вырвалось у меня.
— Очередная выходка внука, — как ни чем не бывало
ответил Гордиенко. — Не стоит снимать обувь, барышня. — А мне шепнул:
— Ничего страшного, ты справишься!
Но легко говорить ему, мастеру, с опытом и стажем, равным
всей моей жизни. А у меня от ужаса помутилось в голове. И ч застыла.
— Ну что же вы стоите, не в дверях же мне с вами
разговаривать? — опять пришел на помощь Гордиенко. — Ох уж эта
провинциальная застенчивость! — И он незаметно для зрителей, но очень
больно ущипнул меня. Это помогло. Я очнулась и с грехом пополам доиграла свою
роль. Но как только закрылся занавес, у меня помимо воли потекли слезы.
— Ну что ты ревешь? — напустился на меня Юрий
Митрофанович, — все нормально, считай, это было боевое крещение! Можно
сказать, — посвящение в актрисы! Но сделал это, безусловно, негодяй! Ты же
неопытная.., кто-то хотел тебе напакостить… Или мне? Да, скорее всего, мне
хотели напакостить.
Я посмотрела на него сквозь слезы. Кому может прийти в
голову напакостить ему? Да нет, он просто успокаивает меня! Чтобы я со страху
не отказалась выйти на сцену в следующий раз.
— А где Вениамин? — спросил он вдруг.
— Не знаю! Я его сегодня видела только мельком, перед
спектаклем.
— Он обязан разобраться, кто это так развлекается у
нас.
В целях экономии и по каким-то еще соображениям все
подсобные обязанности выполняли местные мастера. Гримерша, костюмерша, двое
рабочих сцены, осветитель и тэ дэ. Всех их нанял Оскар. Но я даже вообразить не
могла, что кто-то из них подложит мне такую свинью. Хотя, конечно, бывает
всякое.
