На обратном пути машину вел Венька.
— Слушай, Броня, — сказал вдруг Андрей, —
спой нам что-нибудь. А то Веня сейчас заснет за рулем.
— Правда, Буська, спой, только что-нибудь бравурное,
веселое, в то я и вправду засну!
— Ну вот еще, пусти лучше меня за руль!
— Никогда! Женщина за рулем — враг человечества! Спой,
светик, не стыдись.
— Пожалуйста, Броня! — сказал Андрей. Это прозвучало
так проникновенно, что я сдалась. А Венька — я увидела это в зеркальце заднего
вида — метнул на него испуганный взгляд.
— Вы хотите, чтобы я пела? Ну что ж, вы это
получите! — И я запела «Не уходи, побудь со мною…». Негромко так, интимно.
Андрей дернулся, повернулся ко мне. Ему мешал высокий подголовник, но он сидел,
не сводя с меня блестящих глаз.
Когда я допела, никто сначала ничего не сказал.
— Еще спой, — почти потребовал Андрей.
Я запела «Две гитары».
И вдруг отдала себе отчет в том, что стараюсь нагло, в
открытую, соблазнить Андрея. И тут же сбилась.
— Ну что ж ты? — хрипло проговорил он.
— Эй, ребята, может, мне выйти, а? — довольно
резко спросил Венька. — Такое впечатление, что я тут лишний?
— Да ладно тебе, — весело прервала его я. —
Ты же сам просил спеть. — И я запела старую песню: «Уж ты плачь иль не
плачь, слез никто не видит, загорюй, затоскуй, курица обидит!» Эту песню я
часто пела Польке, когда она куксилась. На нее она всегда действовала.
Подействовала и на Андрея. Он хлопнул в ладоши и рассмеялся:
— Какая простая и мудрая мысль! Спасибо, Броня!
— Буська, знаешь, у меня идея! Давай Митрофаныча
огорошим!
— Что?
— Ты ему завтра на сцене вместо какой-нибудь своей
песни спой: «Тебя я лаской огневою и обожгу и утомлю!» Представляешь, как он заведется?
А, Андрюха?
— Нет. С Гордиенко я никаких этих штучек делать не
стану. Он самый добрый и самый лучший, и я просто не имею права ни на какие
хохмочки, — вполне серьезно разозлилась я.
— С ума сойти! — негромко произнес Андрей. В его
тоне я услышала в первую очередь уважение.
— Может, ты и права, — согласился Венька, —
но, если захочешь кого-нибудь соблазнить, спокойно пой этот романс — и успех
тебе обеспечен.
— Ты хочешь сказать, что я тебя соблазнила?
— Еще чего! — не слишком искренне отозвался Венька. —
Но я же способен оценить…
— Помолчи уж лучше, — миролюбиво заметил Андрей.
И тут мы приехали.
Утром я обнаружила, что за вчерашний день очень сильно
загорела. Мне это понравилось. А еще я окончательно поняла, что по уши
влюбилась. А может, это любовь, та самая, которой у меня еще не было? Тогда
радоваться нечему. Но я все равно радовалась. Внутри у меня все пело и глаза
сияли. Я попыталась убрать это сияние, но не получилось. Ну и пусть сияют! Тут
же я вспомнила вчерашнее утро. И решила побежать на пляж, а вдруг он тоже
пойдет? Мне уже не страшно было остаться с ним вдвоем на пляже. Броня с Брони
осыпалась как плохая побелка с потолка. Помню в детстве на даче в Абрамцеве
сделали ремонт. Потолок побелили, а вскоре побелка стала надуваться пузырями. Я
влезла на стул и стала тыкать в эти пузыри палкой от швабры. Побелка лепестками
сыпалась вниз. Мне почему-то это доставляло огромное удовольствие, я
проделывала это при каждом удобном случае. Но однажды мама застала меня за этим
занятием. Крику было, шуму! Меня чего-то лишили, уж не помню чего, мама со мной
не разговаривала, а когда вскоре приехал Венька, ему запретили со мной
общаться. Но он не любил подобных методов и спросил у мамы:
— Я не понял, это Буська белила потолок?
— Что за глупости? — воскликнула моя мама. —
Я же тебе объяснила!
— Но если бы потолок был побелен нормально, ничего бы с
него не сыпалось, верно?
— Допустим.
— Не сыпалось бы, и у Буськи не возникло бы соблазна
тыкать палкой в потолок! Поэтому наказывать надо не ее, а маляра.
Бабушка услышала этот разговор и безоговорочно перешла на
сторону Веньки. В результате наказание отменили. Мне тогда было одиннадцать
лет, а ему четырнадцать. Ну разве можно было не обожать такого кузена? Я и
обожала. И до сих пор обожаю!
* * *
Но купаться мне пришлось в гордом одиночестве. Зато на
завтрак все явились почти одновременно. Даже Андрей с Ларисой. Она выглядела
пришибленной. А он измученным. По-видимому, состоялось какое-то объяснение.
— Буська, не пялься на него так, неприлично! —
шепнул мне Венька. — Ешь лучше свой арбуз.
— Вень, отстань, а!
— А ты знаешь, что мне вчера вечером сказал Митрофаныч?
— Откуда ж мне знать?
— Он спросил: «А вы заметили, что у Бронечки назревает
роман с Андреем?»
— И что ты ответил? — развеселилась я.
— Что ты набитая дура и я ничего не могу с этим
поделать.
— Правильно ответил.
Тут появился Оскар:
— Бронечка, можно вас на два слова?
— Мне уйти? — недовольно осведомился Венька.
— Извините, Вениамин, но…
— Сиди, — сказала я. — Пойдемте в холл,
Оскар.
— Бронечка, помните, я говорил вам про поклонника?
— А, неромантический герой.
— Ну да. Он теперь созрел.
— Созрел для чего? — улыбнулась я.
— Чтобы поговорить с вами.
— И где он?
— Тут рядом, в «Шератоне».
— Не пойду!
— Почему?
— С какой стати мне идти в отель неведомо к кому и
неведомо зачем?
— Ведомо, все ведомо — и кто он и зачем.
— Тогда скажите!
— Он хозяин русского ресторана, вернее, целой сети
русских ресторанов в Европе и Америке.
— Ну и при чем тут я?
— Он хочет сделать вам выгодное предложение.
— Какое предложение?
— Петь у него. Он говорит, что просто сходит с ума от
вашего голоса.
— Да ну, Оскар, скажите ему, что я не согласна, и все.
— Броня, но вы же не знаете, какой контракт он хочет
вам предложить. И вообще… Я обещал ему привести вас. Не волнуйтесь, он не будет
к вам приставать. Он ждет нас в холле отеля. В худшем случае пригласит пойти в
бар. Тоже мне проблема!
— Ну ладно, а можно взять с собой Веню, он же
импресарио и к тому же мой брат?
