Когда все уже прошли пограничный контроль, я тихонько
спросила:
— Вень, а что, надо скрывать, что мы с тобой кузены?
— Да боже упаси! Но вот говорить, что ты
непрофессионалка, пока не стоит.
— Но ведь завтра вечером это станет всем очевидно!
— Да брось, все будет отлично! Выступишь, тогда и
скажем, если кто спросит.
— Но вот же Златопольский спросил, откуда я.
— Блин, отвечай «от верблюда»!
— Ты чего огрызаешься, скотина? Втравил меня черт знает
во что, а сам…
— Ну скажи, что ты , пела в Париже в кабаре! А теперь
вернулась на родину.
— Почему — в Париже?
— Потому что прекрасно говоришь по-французски.
— Я еще и по-итальянски хорошо говорю и по-английски.
— Ладно, пусть будет римское кабаре, если тебе так
легче.
— Слушай, ты чего такой злющий? Боишься за меня, да?
— Господи, какая чушь! — искренне возмутился
он. — Я действительно кое-чего боюсь, но ты тут ни при чем.
— Чего ты боишься, Венечка?
— Да ерунда все, не бери в голову.
— Ну скажи, а то я буду думать…
— Нет, ты меня достала! Хочешь знать, чего я боюсь?
Изволь! Боюсь, что эта лярва будет мучить Андрюху, сбивать с настроения, тянуть
одеяло на себя. В Америку мы без нее ездили, и было все отлично.
— Но зачем ей это делать, он же ее муж?
— Ай, боже мой, Буська, нельзя быть такой наивной!
Потому что она ревнует, завидует.
— К кому ревнует?
— Да не к кому, а к чему?! К популярности его! Он же
знаменитость, а она, как ни тянется, все не дотягивает! Крепкая профессионалка,
красивая баба, но настоящей изюминки в ней нет! Он по дури как-то пытается ее
толкать, а все равно, стоит ему выйти на сцену с ней рядом, все смотрят только
на него. В нем есть все, а в ней почти ничего. Но он в нее влюблен и… Пока
глаза не откроются, так и будет мучиться.
— А они что, в одном театре играют?
— Играли раньше. Потом она ушла и теперь поет в
мюзикле, вернее, пела. Кстати, вполне неплохо. Но мюзикл сошел со сцены. Вот
она и вцепилась в Андрюху. Знаешь, ты попробуй с ней закорешиться.
— Зачем?
— Ну если у нее появится подружка, может, она меньше
будет лезть к Андрюхе.
— Да ну, не стану я с ней корешиться, я ей до пупа. Мы
что будем изображать Пата и Паташона? Я с ней даже пошептаться не смогу, мне
подпрыгивать надо. И вообще, отвяжись от меня.
— По-моему, это ты ко мне со всякими дурацкими
вопросами лезешь.
— Вень, а репетиции у нас еще будут?
— А как же!
— Когда?
— Ну вообще-то когда Гордиенко захочет, а для всех
завтра утром на сцене прогоним весь спектакль. — Посиди тут, а я схожу
куплю сигарет в дьюти-фри и виски на дорогу. А тебе ничего не надо?
— Нет.
— Тогда сторожи мой кейс. Если его сопрут, гастроли
сорвутся! И придется платить бешеную неустойку.
— Иди на фиг! И тащи свой кейс с собой!
— Не вредничай, Буська!
— Черт с тобой, посторожу.
Едва он ушел, как откуда-то возник Злато-польский.
— Извините, пожалуйста, я повел себя невежливо. Будем
знакомы, Владимир.
— Бронислава. Очень приятно.
— Юрий Митрофанович рассказал мне о вас. Это и вправду
ваш дебют?
— Да. Дебют поневоле, — улыбнулась я.
— Юрий Митрофанович очень хорошо о вас отзывается. Да и
одно то, что он согласился с вами работать, говорит само за себя. Но вам,
наверное, страшно?
— Не то слово!
— А кто вы по профессии?
— Переводчица.
— Книги переводите?
— Нет-нет, я вообще-то синхронист, работаю в крупной
фирме…
— И вам это нравится?
— В общем — да.
— Но почему же тогда вам страшно? Ведь эта работа
сродни актерской, вы тоже работаете на публике, правда?
— Бывает, да. Но чаще это конфиденциальные переговоры.
— Но все-таки на публике тоже?
— Конечно, и не так уж редко.
— Ну вот! — с некоторым даже торжеством произнес
он. — Значит, публики вы не должны бояться. Просто скажите себе, что это
ваша работа, только вы будете петь, и все!
— В этом что-то есть, — задумчиво ответила
я. — Я попробую!
— Обязательно попробуйте.
— Спасибо!
— Простите, а у вас всегда такая прическа?
— Нет, — засмеялась я. — Просто вдруг
захотелось сделать с собой что-то эдакое, а тут такой случай… А почему вы
спросили?
— Просто я немножко знаю, как выглядят переводчицы в
крупных фирмах.
Какой он очаровательный, — мелькнуло у меня в голове.
— Я смотрю, вы уже нашли общий язык! Это хорошо! —
обрадовался Венька.
— У тебя милая кузина!
— Плохих не держим!
— Ох, как хочется солнышка, ребята, я без солнца
чахну! — проговорил Златопольский мечтательно. — Вы знаете, что на
солнце организм вырабатывает гормон счастья?
Гормон счастья? Хорошо бы… Если уж не счастье, то хоть его
гормон. Но солнца в Израиле хватает, неужели там много счастья? А я? Разве я
несчастлива? Я не счастлива, а вовсе не несчастна. Вот так! А чего мне не
хватает? Любви. По-моему, я вообще не знаю, что это такое. Мне много раз
казалось, что вот она — любовь, но по тому, как быстро я оправлялась от этих
чувств, можно сделать вывод — это не было любовью. Или я просто органически к
ней неспособна? Так, может, и к лучшему? Любовные страдания — вещь
малоприятная. Даже когда просто влюбляешься — а это со мной бывает не так уж
редко, — все-таки немножко страдаешь, а если настоящая любовь? Ну ее к
бесу! А вот влюбиться не мешает. Последний раз я влюбилась полтора года назад в
Женю, но с ним все было так гладко, никаких страданий, никаких сомнений, он так
мгновенно приручился и сам приручил Полину, что совершенно естественно эти
отношения привели к предложению руки и сердца. Правда, он был женат, но жена
жила отдельно, и вообще в другом городе, поэтому на развод и удовлетворение ее
имущественных претензий ушло время. Благодаря этому мы еще не женаты. Но
заявление уже подано и бракосочетание назначено на пятнадцатое июля. И
наверное, надо совершить этот шаг. Он хороший человек, любит Польку, отличный
любовник, отнюдь не бедный и даже красивый. Поди кисло? Но вдохновения нет. У
меня нет. А с другой стороны… А, ладно, поживем — увидим. А пока.., хочется
влюбиться. В нашей группе (или в данном случае надо говорить «труппе»?)
перспективным в этом смысле мне представляется только Златопольский. В нем
масса обаяния, чудные глаза, какая-то внутренняя интеллигентность и тонкость,
как мне показалось. И он с такой доброй улыбкой подбадривал меня. Чем черт не
шутит?
