— Душенька, — сказала она (между ними было принято называть друг друга «душенькой»), — отчего вы до сих пор не представили мне вашего друга?.. Неужели вам неизвестно, что он в короткое время стал знаменитостью?
— Он!.. Знаменитостью?
— Но ведь все только и говорят о нем!
— Что за притча! — воскликнула Лизбета.
— Ему заказали статую моего отца, и я могла бы быть полезна для успеха его работы. Ведь госпожа Монкорне не может, как могу я, предоставить художнику дивную миниатюру Сэна, выполненную в тысяча восемьсот девятом году, незадолго до Ваграмской кампании, и подаренную маршалом моей матери... Короче говоря, портрет Монкорне в расцвете молодости и красоты...
Сэн и Огюстен славились как художники-миниатюристы во времена Империи.
— Ему заказали, говорите вы, душенька, сделать статую?.. — переспросила Лизбета.
— Вышиною в девять футов! Военное министерство дало ему заказ. Да что же это? Вы с неба свалились, что ли? Мне приходится сообщать вам такие новости! Правительство отводит графу Стейнбоку мастерскую и квартиру в Гро-Кайу, при складах мрамора. Вашего поляка, может статься, назначат там заведующим... Место с окладом в две тысячи франков... Чистая находка!
— Откуда вы все это знаете, когда я ничего не знаю? — сказала наконец Лизбета, выходя из оцепенения.
— Послушайте, дорогая кузиночка, — ласково сказала г-жа Марнеф, — способны ли вы на преданную, нерушимую, верную дружбу? Согласны ли вы быть моей сестрой? Согласны ли дать клятву, что между нами не будет никаких тайн? Согласны ли быть моим соглядатаем, как я буду вашим? А главное, поклянетесь ли вы ни словом не обмолвиться ни моему мужу, ни господину Юло о том, что я вам рассказала, и никогда ничем меня не выдать?..
Госпожа Марнеф вдруг вышла из роли пикадора — кузина Бетта испугала ее. Физиономия лотарингской крестьянки поистине стала страшной. Ее черные, пронзительные глаза уставились на Валери точно глаза тигра. Лицо ее напоминало образы древних прорицательниц, какими они рисуются нам; она дрожала всем телом и крепко стискивала зубы, чтобы они не стучали. Засунув крючковатые пальцы под чепец, она схватила себя за волосы и сжала их в кулак, чтобы поддержать голову, ставшую тяжелой; она вся пылала. Дым пожара, пожиравшего ее, казалось, проступал сквозь морщины на ее лице, точно сквозь трещины в земле при извержении вулкана. Зрелище было устрашающее.
— Ну, что же вы остановились? — сказала она глухим голосом. — Я буду для вас тем, чем была для него. О, ради него я отдала бы всю свою кровь!
— Вы, стало быть, любите его?
— Как своего сына!
— А если так, — облегченно вздохнув, продолжала г-жа Марнеф, — раз вы любите его только как сына, то скоро вы будете довольны. Ведь вы желаете ему счастья?
Лизбета, глядя на Валери безумными глазами, в ответ только кивнула головой.
— Он через месяц женится на вашей молоденькой родственнице.
— На Гортензии? — вскричала старая дева и, вскочив, хлопнула себя по лбу.
— Что с вами? Вы, стало быть, все-таки влюблены в этого молодого человека? — спросила г-жа Марнеф.
— Душенька, мы с вами связаны теперь до конца жизни, — сказала мадмуазель Фишер. — Да, да! Ваши привязанности, если они у вас есть, будут для меня священны. Да что там, даже пороки ваши станут для меня добродетелью, потому что мне они пригодятся, ваши пороки!
— Вы, значит, жили с ним? — спросила Валери.
— Нет, я хотела быть ему матерью...
— Ах, я уж больше ничего не понимаю! — вскричала г-жа Марнеф. — Раз это так, значит, вы не были обмануты, над вами не насмеялись, и вы должны радоваться, поскольку он делает такую хорошую партию, выходит в люди. Право же, для вас все отлично кончилось, поверьте мне. Ваш художник каждый день бежит к госпоже Юло, как только вы уйдете обедать...
«Аделина! — сказала про себя Лизбета. — О Аделина! Ты мне заплатишь за это. Ты станешь безобразнее меня, можешь не сомневаться!..»
— Да что с вами? Вы побледнели, как мертвец! — воскликнула Валери. — Стало быть, тут что-то есть... Ах я глупая! Мать и дочь, наверно, опасаются, как бы вы не помешали этой любви, раз они таятся от вас, — продолжала она, — Но если вы не были близки с молодым Стейнбоком, то вся эта история для меня еще более темна, чем душа моего мужа...
— Ах, вы не знаете, вы не знаете, что тут за козни! — говорила Лизбета. — Это последний, смертельный удар! О, вся душа моя искалечена! Вы не знаете, что с детских лет, с самого раннего возраста, меня принесли в жертву Аделине! Меня били, а ее ласкали! Я ходила замарашкой, а ее наряжали, как куклу. Я копалась в земле, чистила овощи, а ее пальчики только перебирали ленты, шелка, кружева! Она вышла замуж за барона, уехала в Париж и блистала при императорском дворе, а я до тысяча восемьсот девятого года сидела в деревне, дожидалась приличной партии, — целых четыре года! Они вытащили меня оттуда, а для чего? Чтобы сделать швейкой, сватали за разных чиновников и капитанов, больше похожих на швейцаров! Двадцать лет я питалась их объедками!.. И вот, совсем как в Ветхом завете, богач, у которого целые стада, позавидовав бедняку, крадет у него единственную овцу!.. Предательски, вероломно! Аделина украла у меня мое счастье! Аделина... Аделина, я втопчу тебя в грязь, ты опустишься ниже меня! Гортензия!.. я любила ее, и она меня обманула... Барон... Нет, это невозможно! А ну, повторите-ка мне, что вы тут насказали!
— Успокойтесь, душенька!
— Валери, ангел мой, я успокоюсь, — отвечала эта странная девица, усаживаясь на место. — Только одно может вернуть мне рассудок: дайте мне доказательство!..
— Слушайте же. Вашей кузине Гортензии принадлежит группа Самсона; а вот и литография с нее, помещенная в «Обозрении». Гортензия купила скульптуру на свои сбережения, а барон, в интересах будущего зятя, выдвигает его и добьется всего!
— Воды!.. воды! — простонала Лизбета, бросив взгляд на литографию, под которой она прочла: «Собственность мадмуазель Юло д'Эрви». — Воды!.. Голова у меня горит, я схожу с ума!..
Госпожа Марнеф принесла воды. Старая дева сняла чепец, распустила свои черные волосы и несколько раз окунула голову в таз с водой, который держала перед ней ее новая приятельница; тем самым она ослабила прилив крови к голове и после этого купанья опять овладела собой.
— Ни слова!.. — сказала она г-же Марнеф, утираясь. — Ни слова обо всем этом... Поглядите!.. Я спокойна, и все забыто. Теперь у меня другое в мыслях.
«Завтра она попадет в Шарантон
[45]
, это несомненно», — подумала г-жа Марнеф, глядя на Бетту.
— Что делать? — продолжала мадмуазель Фишер. — Видите ли, ангелок мой, надо молчать, склонить голову и покорно двигаться к могиле, как ручей течет к реке. Что мне делать? Если б я могла, я бы в порошок стерла всех этих людей: Аделину, ее дочь, барона. Но что такое бедная родственница против целой богатой семьи?.. Ведь это выйдет, как в басне, борьба глиняного горшка с железным.
