Теперь легко будет понять, почему доктор Пулен так хорошо выполнил роль в комедии лженедугов, разыгранной теткой Сибо. Люди алчные и честолюбивые издалека видят друг друга. Не обнаружив никаких повреждений у привратницы, поразившись ее прекрасному пульсу, полной свободе движений и в то же время слыша ее громкие охи и вздохи, он понял, что она преследует какую-то цель, притворяясь умирающей. Слава о быстром излечении этой вымышленной серьезной болезни не замедлила бы распространиться по всему кварталу. Поэтому он нарочно преувеличил якобы произошедшее ущемление грыжи, уверяя, что, только захватив болезнь вовремя, ему удалось спасти тетку Сибо. Словом, он прописал привратнице будто бы необходимые средства, произвел над ней какие-то фантастические манипуляции, которые увенчались полным успехом. Он выискал в арсенале чудесных излечений Деплена какой-то особый случай, применил соответствующее лечение к тетке Сибо и, скромно приписав удачу знаменитому хирургу, назвал себя только его последователем. Вот на что пускаются в Париже начинающие карьеристы. Хороша любая лестница, только, бы взобраться повыше, но так как все в мире изнашивается, даже самая прочная лестница, начинающие в любой профессии часто испытывают затруднение, не зная, какое дерево пустить на ступеньки для своей лестницы. Выпадают такие периоды, когда парижане равнодушны к успеху. Им надоедает воздвигать пьедесталы, они начинают капризничать, как балованные дети, и не хотят больше создавать себе кумиров, или, вернее, иногда у парижан просто нет объектов для увлечения. Золотоносная жила, порождающая таланты, тоже временами иссякает. И тогда бывает, что парижане упрямятся и не желают творить из посредственностей гениев и боготворить посредственность.
Тетка Сибо со свойственной ей стремительностью влетела к доктору и застала его со старухой матерью за трапезой: салат из рапунцеля, самый дешевый из всех салатов, на десерт только кусочек сыра бри, тарелочка с изюмом, винными ягодами, орехами, миндалем и несколькими почти осыпавшимися кисточками винограда да тарелка с дешевыми яблоками.
— Не уходите, матушка, — сказал доктор, удерживая мать за руку, — это мадам Сибо, о которой я вам уже говорил.
— Мое почтение, госпожа Пулен, мое почтение, господин доктор, — сказала тетка Сибо, садясь на стул, пододвинутый доктором. — Так это ваша матушка? Вы счастливая женщина, сударыня, у вас такой ученый сынок; ведь это же мой спаситель, он меня из могилы вытащил.
Вдове Пулен очень понравилась тетка Сибо, которая так расхваливала ее сына.
— Я пришла к вам, дорогой господин Пулен, потому что бедный господин Понс совсем плох, я хочу поговорить с вами о нем...
— Пройдемте в приемную, — сказал доктор Пулен, выразительно посмотрев в сторону служанки.
В приемной тетка Сибо пустилась в пространные объяснения своих отношений с обоими щелкунчиками, снова повторила, еще приукрасив, историю о деньгах, данных взаймы, и описала те огромные услуги, которые вот уже десять лет она оказывает Понсу и Шмуке. По словам привратницы выходило, что без ее материнских забот оба старика уже давно были бы на том свете. Она изобразила себя их ангелом-хранителем и столько всего наплела, обильно поливая свое вранье слезами, что даже умилила старушку Пулен.
— Понимаете, дорогой господин Пулен, — сказала она в заключение, — мне надо бы знать, какие у господина Понса намерения на мой счет, на тот случай, ежели он, не дай бог, помрет. Должна вам сказать, госпожа Пулен, что я всю бы жизнь так за этими двумя малыми ребятами и ходила; а не станет одного, буду ухаживать за другим. Уж такое у меня от природы сердце. Для меня жизнь не в жизнь, если я никого не приголублю, не полюблю, как родного ребенка... Вот и хорошо бы, господин Пулен, чтобы вы закинули обо мне словечко господину Понсу, я бы вам этого по гроб жизни не забыла. Господи боже мой! разве это уж так много тысяча франков пожизненной ренты, сами посудите?.. И для господина Шмуке это прямой расчет... Раз уж такое дело, что наш больной обещался наказать бедняжке немцу, чтоб он позаботился обо мне, значить, он хочеть его своим наследником сделать. Да разве это такой человек, что на него положиться можно, он по-французски двух слов связать не умеет... чего доброго, еще так расстроится после смерти друга, что возьмет да уедеть к себе в Германию...
— Дорогая мадам Сибо, — ответил доктор, сразу став серьезным, — такого рода дела врачей не касаются, мне бы даже запретили практику, если бы стало известно, что я вмешиваюсь в предсмертные распоряжения пациентов. Закон не разрешает врачам наследовать после больных...
— Вот дурацкий закон! Кто же может мне помешать поделиться с вами наследством? — выпалила тетка Сибо.
— Больше того, врачебная этика не разрешает мне говорить с господином Понсом о смерти. Во-первых, пока еще ничто ему не угрожает; во-вторых, мои слова, возможно, на него плохо повлияли бы, повредили бы ему, и тогда его болезнь действительно могла бы привести к смертельному исходу...
— Ну, я-то с ним разговариваю без всяких церемоний, иначе никак не убедишь его привести в порядок свои дела, — не выдержала тетка Сибо, — и ему от этого не хужеет... Он уже привык... Будьте спокойны.
— Не говорите мне больше ни слова, дорогая мадам Сибо! Такие дела относятся не к врачам, а к нотариусам...
— Ну а если господин Понс сам вас спросит, как его здоровье и не пора ли ему подумать о завещании, неужели же вы и тогда ему не скажете, что как он все уладит, так ему сразу и полегчаеть... А затем шепните ему обо мне...
— Ну, если он сам упомянет о завещании, я его отговаривать не стану, — согласился доктор Пулен.
— Вот и хорошо! — воскликнула привратница. — Я пришла поблагодарить вас за лечение, — прибавила она, сунув доктору в руку три золотых монеты, завернутые в бумажку. — Большего я сейчас не могу. Ах, дал бы мне господь разбогатеть, дорогой господин Пулен, я бы вас озолотила, вы святой человек... У вас, госпожа Пулен, не сын, а ангел!
Тетка Сибо встала, г-жа Пулен любезно с ней попрощалась, а доктор проводил ее до парадного. Там эту отвратительную леди Макбет с Нормандской улицы озарил адский домысел: она поняла, что доктор стал ее соучастником, раз он принял гонорар за лечение вымышленной болезни.
— Неужели же, дорогой мой господин Пулен, вы откажетесь, спасши меня от смерти, вытащить из нужды, раз вам достаточно сказать два слова?.. — спросила она.
Врач почувствовал, что дал дьяволу ухватить себя за палец и теперь тот не выпустит его из своих цепких когтей. Испугавшись, что из-за таких пустяков он может потерять свое доброе имя, он ответил на дьявольскую выдумку тетки Сибо не менее дьявольской выдумкой.
— Послушайте, голубушка мадам Сибо, — сказал он, вернув ее обратно и уведя к себе в кабинет, — я выполню свой долг благодарности, я помню, что обязан вам местом при мэрии...
— Я с вами поделюсь, — быстро сказала она.
— Чем? — спросил доктор.
— Наследством, — ответила привратница.
— Вы меня не знаете, — ответил доктор, становясь в позу Валерия Публиколы
[54]
. — Не будем говорить об этом. У меня есть товарищ по коллежу, человек весьма смышленый, с которым мы очень близки, тем более что жизнь нас одинаково баловала. Когда я занимался медициной, он изучал право; когда я работал практикантом в больнице, он переписывал судебные постановления у нотариуса, мэтра Кутюра. Я сын кожевника, а он сын сапожника, и у нас обоих не было ни протекции, ни капиталов, так как в конце концов капиталы приобретаются лишь при протекции. Он мог обзавестись конторой только в провинции, в Манте. Но провинциалы непонимающий народ, — где им оценить всю тонкость ума парижанина, — они стали всячески пакостить моему другу.
