— Лучше и не найти, — ответил добряк священник, — ведь ей церковноприходским советом поручено собирать деньги за стулья.
Несколько минут спустя доктор Пулен, стоя у кровати больного Понса, следил за ходом агонии, а Шмуке тем временем напрасно молил своего друга согласиться на операцию. Старик музыкант в ответ на все мольбы удрученного немца только отрицательно качал головой, а иногда у него даже вырывалось нетерпеливое движение. В конце концов умирающий собрал последние силы, бросил на Шмуке измученный взгляд и прошептал:
— Дай мне умереть спокойно!
Шмуке сам чуть не умер от горя; но он взял руку Понса, нежно поцеловал ее и уже не выпускал из своей, еще раз пытаясь вдохнуть в друга собственную жизнь. Как раз в эту минуту доктор Пулен услышал звонок и открыл дверь аббату Дюпланти.
— Наш бедный больной кончается, — сказал Пулен. — Он протянет еще несколько часов; вы, верно, пришлете священника читать над покойником. Теперь самое время приставить к господину Шмуке мадам Кантине и кого-нибудь для услуг, он совсем голову потерял, я опасаюсь за его рассудок, а здесь много ценных вещей, присмотр за которыми можно доверить только вполне честному человеку.
Аббат Дюпланти, пастырь добрый и достойный, доверчивый и бесхитростный, был поражен справедливостью замечаний доктора Пулена; к тому же он верил в добродетели квартального врача; поэтому он с порога спальни поманил к себе Шмуке. Шмуке никак не мог решиться высвободить свою руку из рук Понса, который судорожно за него цеплялся, словно чувствовал, что падает в пропасть, и хотел удержаться, ухватясь хоть за что-нибудь. Обычно умирающие, во власти галлюцинаций, ловят что-то вокруг себя, — так люди во время пожара хватают самое для себя дорогое, — и Понс, выпустив руку своего друга, вцепился в простыню и стал ее обирать вокруг тела ужасными по своей выразительности торопливыми и жадными движениями.
— Что вы будете делать один, когда ваш друг скончается? — спросил добрый пастырь немца, который подошел к нему. — Тетушки Сибо с вами нет?
— Она исшадие ада, она убиль Понса! — сказал Шмуке.
— Нельзя же оставлять вас одного, — вставил свое слово доктор Пулен, — ночью кто-то должен читать молитвы над покойником.
— Я буду тшитать над ним! — ответил простосердечный немец.
— Но вам пить-есть надо! Кто теперь будет вам готовить? — не унимался доктор.
— Горе отбиль у менья всякий аппетит, — просто ответил Шмуке.
— Но, — сказал Пулен, — надо заявить о смерти, подтвердить ее факт свидетелями, надо обмыть тело, зашить в саван, уложить, надо заказать похороны в бюро похоронных процессий, надо накормить того, кто будет дежурить при покойнике, и священника, который будет над ним читать, — разве вы один с этим справитесь?.. В столице цивилизованного мира покойника не бросают, как собаку.
Шмуке широко открыл испуганные глаза, на минуту на него напало безумие.
— Но Понс не будет умирать!.. Я не дам ему умирать!..
— Вы не выдержите долго без сна, кто вас заменит? Понса нельзя оставлять ни на минуту, его надо попоить, дать ему лекарство...
— Да, да, это ви отшень правильно сказаль... — согласился немец.
— Ну так вот, — сказал аббат Дюпланти, — я хочу предложить вам в помощницы мадам Кантине, честную, порядочную женщину...
Шмуке так растерялся от мысли о хлопотах, связанных с последним долгом по отношению к умирающему другу, что самым горячим его желанием было умереть вместе с ним.
— Он настоящий ребенок! — шепнул доктор Пулен аббату Дюпланти.
— Настояшший ребенок! — как эхо повторил Шмуке.
— Хорошо, — сказал кюре, — я поговорю с мадам Кантине и пришлю ее к вам.
— Не трудитесь понапрасну, мы с ней соседи, а я иду домой, — сказал доктор.
Смерть похожа на невидимого убийцу, агония — это борьба умирающего со смертью. Она наносит ему последние удары, а он отбивается, старается вырваться. Понс был сейчас при последнем издыхании, он застонал, что-то крикнул. Шмуке, аббат Дюпланти и Пулен подбежали к постели. Вдруг к Понсу, жизненным силам которого смерть нанесла последний удар, разрешающий телесные и душевные узы, вернулось на миг то полное умиротворение, которое следует за агонией, он пришел в себя, спокойствие смерти легло на его лицо, он обвел окружающих просветленным взглядом.
— Ах, доктор, я так исстрадался; но вы правы, мне лучше... Спасибо, дорогой господин аббат; я все думал, где же Шмуке!..
— Шмуке не ел со вчерашнего вечера, а сейчас уже четыре часа! Больше никого при вас нет, а на мадам Сибо полагаться опасно.
— Она на все способна, — подтвердил Понс, на лице которого при упоминании имени тетки Сибо выразился ужас. — Это верно, Шмуке нужен очень честный человек.
— Мы с аббатом Дюпланти подумали о вас обоих, — сказал Пулен.
— Спасибо, спасибо, — отозвался Понс, — как это мне не пришло в голову.
— Господин аббат рекомендует вам мадам Кантине...
— А, церковную сторожиху, — воскликнул Понс — Это превосходная женщина.
— Она недолюбливает мадам Сибо, — продолжал доктор, — а господину Шмуке она угодит...
— Пришлите ее, благодетель мой господин Дюпланти, и ее и мужа, тогда я буду спокоен, что здесь ничего не растащат.
Шмуке снова взял Понса за руку и радостно сжимал ее, думая, что он вернулся к жизни.
— Пойдемте, господин аббат, — сказал доктор. — Я сейчас же пришлю мадам Кантине; картина ясна: она, может быть, уже не застанет господина Понса в живых.
Покуда аббат Дюпланти уговаривал умирающего взять к себе в сиделки церковную сторожиху, Фрезье уже позвал ее к себе и с ловкостью профессионального крючкотвора начал совращать хитрыми доводами, устоять против которых было весьма трудно. Мадам Кантине, женщина сухопарая и желтая, с длинными зубами и холодно поджатыми губами, отупевшая от невзгод, как и многие женщины из простонародья, почитала за счастье возможность что-то подработать поденно, и посему ее не пришлось долго уламывать — она согласилась привести с собой в качестве кухарки тетку Соваж, уже получившую от Фрезье соответствующее приказание. Она обещала сплести железную паутину вокруг обоих музыкантов и следить за ними, как паук следит за поймавшейся мухой. За труды тетке Соваж была обещана табачная лавочка: Фрезье рассчитывал таким образом под благовидным предлогом отделаться от своей бывшей кормилицы и вместе с тем в ее лице приставить к церковной сторожихе соглядатая и жандарма. При квартире, занимаемой нашими друзьями, была комната для прислуги и кухонька, так что тетке Соваж было где поставить складную кровать и заниматься стряпней. В ту минуту, когда явился доктор Пулен с обеими женщинами, Понс как раз испустил последний вздох. Шмуке, который не понял, что друг его умер, все еще держал в своих руках его постепенно холодевшую руку. Он знаком попросил мадам Кантине не нарушать молчания, но солдафонская наружность тетки Соваж так его поразила, что он не мог удержаться от испуганного жеста, которым обычно встречали этого гренадера в юбке.
