Моего возлюбленного зовут просто Мари Гастон. Он — плод незаконной любви красавицы леди Брендон
[110]
, о которой ты, наверно, слышала; леди Дэдлей из мести сжила ее со свету — ужасная история, но мой милый мальчик ее не знает. Старший брат, Луи Гастон, поместил его в коллеж в Туре, а сам, как сказала мальчику старая женщина, заботившаяся о нем, отправился искать счастья. Луи Гастон стал моряком, и время от времени младший брат получал от него поистине отеческие послания, свидетельствующие о благородстве его души. В 1827 году Мари Гастон окончил ученье, а Луи Гастон продолжал странствовать по свету. В последнем письме он сообщил, что стал капитаном корабля где-то в Южной Америке, и уговаривал брата не падать духом. Увы! мой бедный мальчик уже целых три года не получал вестей от Луи Гастона. Он так любит старшего брата, что хотел отправиться на поиски. Наш великий писатель Даниэль д'Артез
[111]
удержал Мари Гастона от этого безрассудного шага и принял в нем большое участие. Д'Артез нередко делил с ним кров и пищу, как выразился мой поэт на своем возвышенном языке. Бедному мальчику было от чего впасть в отчаяние: вообрази себе, он думал, что гений — залог благополучия, смех да и только! В течение пяти лет он пытался завоевать себе имя в литературе и, естественно, вел ужасную жизнь, полную тревог, надежд, каторжного труда и лишений. Движимый безграничным честолюбием, он пренебрегал мудрыми советами д'Артеза, и долги его росли, как снежный ком. Однако, когда я впервые увидела его у маркизы д'Эспар, он уже начал приобретать известность. Я с первого взгляда почувствовала к нему влечение, а он об этом даже не догадывался. Как могло случиться, что никто его не полюбил? Как его оставили мне? Ах, он обладает талантом и умом, сердцем и гордостью, женщин всегда пугает такое совершенство. Лишь после того, как маленький Бонапарт одержал сотню побед, Жозефина, его жена, разглядела в нем Наполеона. Это невинное дитя полагает, что знает силу моей любви! Бедный Гастон! Он о ней и не подозревает; но тебе я открою все: я так решила, Рене, и мое письмо — нечто вроде завещания. Поразмысли над моими словами.
Сейчас я не сомневаюсь в том, что любима так, как может быть любима женщина на этом свете, и верю в возможность счастливой супружеской жизни, ибо на алтарь ее я приношу любовь, о которой не ведала прежде... Да, я наконец узнала страсть и наслаждаюсь ею сполна. Замужество принесет мне все, чего женщины ждут от любви. Я обожаю Гастона, как мой бедный Фелипе обожал меня! Я не владею собой, я трепещу перед этим ребенком, как абенсераг трепетал передо мной. Словом, я люблю его сильнее, чем он меня; я всего пугаюсь, меня мучат самые нелепые страхи. Я боюсь, что он меня бросит, я дрожу от страха, что стану старой и безобразной, когда Гастон будет еще молод и хорош собой, я обливаюсь холодным потом при мысли, что недостаточно ему нравлюсь. Однако я надеюсь, что мои таланты, самоотверженность, ум позволят мне не только сохранить чувство Гастона, но и разжечь его еще сильнее в уединении, вдали от света. Если же я потерплю неудачу, если чудесная поэма моей тайной любви вдруг окончится, — да что я говорю, окончится! — если я однажды замечу, что Гастон любит меня меньше, чем накануне, я буду укорять за это не его, а себя. Это будет не его вина, а моя. Я себя знаю. Я не столько мать, сколько любовница. Поэтому сразу говорю тебе: я умру, даже если у меня будут дети. Так вот, Рене, прежде чем дать себе эту клятву, умоляю тебя: обещай, если меня постигнет несчастье, стать моим детям второй матерью, я завещаю их тебе. Твоя фанатическая преданность долгу, твои несравненные достоинства, твоя любовь к детям, твоя привязанность ко мне облегчат мне смерть, сделают ее — не смею сказать, сладостной, но хотя бы не такой горькой. Это решение бросает трагический отсвет на торжественную церемонию бракосочетания, поэтому я не хочу видеть на свадьбе людей мне близких и венчанье наше будет тайным. Сама я могу трепетать сколько угодно, но я не хочу видеть тревогу в твоих милых глазах и одна буду знать, что, подписывая новый брачный контракт, я, быть может, подписываю свой смертный приговор.
Больше я не буду возвращаться к этому уговору между моим нынешним и будущим «я»; я доверила тебе эту тайну только затем, чтобы ты знала, какие обязанности возлагаю я на тебя. По брачному контракту я сохраняю за собой право распоряжаться своим имуществом; Гастон знает, что мои деньги позволят нам жить в свое удовольствие, но не подозревает об истинных размерах моего состояния. Сегодня мне предстоит распорядиться моими деньгами. Я не хочу, чтобы Гастон чувствовал себя зависимым, и перевела на его имя двенадцать тысяч франков ренты, он найдет бумаги в своем секретере накануне свадьбы; если он не примет этих денег, я отложу свадьбу. Чтобы добиться права заплатить его долги, мне пришлось пригрозить, что иначе я не стану его женой. Все эти признания утомили меня; я продолжу письмо послезавтра: завтра мне придется на целый день уехать в деревню.
20 октября.
Вот как я позаботилась о том, чтобы скрыть свое счастье от чужих глаз, ибо не хочу иметь ни малейшего повода для ревности. Я похожа на ту итальянскую красавицу княгиню, которая набрасывалась на свою добычу как львица, а потом, как львица же, утаскивала ее куда-нибудь в Швейцарию, чтобы всласть терзать ее. Я рассказываю тебе о своих намерениях единственно для того, чтобы попросить тебя еще об одной милости — не приезжай к нам, пока я тебя сама не позову, не нарушай уединения, в котором я хочу жить.
Два года назад я купила над прудами Виль-д'Авре, по дороге в Версаль, двадцать арпанов земли: луга, лесную опушку и прекрасный сад. Среди лугов я приказала вырыть пруд площадью около трех арпанов, оставив в центре живописный островок. Маленькая долина зажата между двумя лесистыми холмами, откуда сбегают дивные ручейки, воды которых мой архитектор умело распределил по всему парку. Ручейки эти впадают в казенные пруды, виднеющиеся в просветах между деревьями. Маленький, прекрасно распланированный парк окружен где изгородями, где каменной стеной, где рвами — архитектор применялся к рельефу и старался не упустить ни одного красивого вида. Со стороны Ронского леса на косогоре есть лужайка, спускающаяся к пруду, — там я приказала построить шале, как две капли воды похожее на то, которым путешественники любуются по дороге из Сьюна в Бриг и которое очаровало меня, когда я возвращалась из Италии. Убранством оно не уступает самым знаменитым шале. В сотне шагов от этого сельского жилища стоит прелестный каменный флигель, где расположены кухня, кладовые, конюшня и каретный сарай. Флигель этот соединяется с шале подземным ходом. Все постройки утопают в зелени, так что виден лишь изысканно простой фасад шале. Еще один домик — в нем живут садовники — скрывает вход в сад.
Въезд в усадьбу со стороны леса, ворота почти невозможно отыскать. Высокие деревья через два-три года полностью скроют от взоров все постройки. Только дымок из труб, заметный с вершины холма, укажет путнику на то, что здесь кто-то живет, да зимой, когда деревья стоят голые, стены будут проглядывать между стволами.
