– Или нет. И это действительно был Лукьянов, –
нахмурившись, сказала я. – Он хотел, чтобы я его увидела. Увидела ребенка.
Он намерен продолжать игру. Только у него ничего не выйдет.
– Вопрос, как долго ты все это выдержишь, – со
вздохом заметил Тагаев.
– Я выдержу. Если ты будешь рядом, выдержу. Помнишь,
что ты мне обещал?
Он опять вздохнул.
– Помню. Я все помню. Но…
– Не знаю, где он взял ребенка, – торопливо
заговорила я. – Это могла быть просто кукла, понимаешь? Мне стыдно, что я…
я вела себя глупо. Сегодня он может собой гордиться – добился своего. Но второй
раз повода радоваться у него не будет. Обещай мне, Тимур.
– Я сделаю все, что ты скажешь, – ответил
он. – Больше всего на свете я хочу убить эту сволочь… вру, –
усмехнулся он. – Больше всего на свете я хочу видеть тебя счастливой. Значит,
я забуду о нем. Забуду, что хочу убить его и что он вообще есть на свете.
Только… – Он резко отвернулся, не желая продолжать, но я знала, что он
хочет сказать этим «только».
– Мы справимся, вот увидишь, – твердо сказала я,
поражаясь своей уверенности.
– Конечно, справимся, – кивнул он, обнял меня и
добавил тихо: – Я рад, что ты рассказала… – И в тот момент мне стало ясно:
он боялся того же, что и я, молчаливого страдания в одиночку, невозможности
пробиться сквозь эту боль, которая несет в себе одно отчуждение.
С того дня кошмар, преследовавший нас последние три месяца,
внезапно кончился. Больше не было ночных звонков по телефону, когда я слышала,
как в трубку плачет ребенок. Мой ребенок, которого я считала мертвым [Подробно
об этой истории читайте в книге Т. Поляковой «Леди Феникс», издательство
«Эксмо».], в чем Лукьянов все три месяца пытался меня разубедить. Отошли в
прошлое долгие консультации с самыми известными врачами, твердившими в один
голос, что сохранить ребенка при полученных мною травмах было невозможно. Но,
даже если допустить, что он каким-то образом выжил, после преждевременных родов
ему бы потребовалась серьезная помощь, специальные аппараты и прочее, чего не
было и быть не могло в клинике, где я очутилась. «Это невозможно», – повторяли
они, и я им верила, но, будто заноза, сидело в мозгу: «А вдруг?» Лукьянов и
здесь оказался прав, это «а вдруг» не давало мне покоя, сводя на нет все мои
старания забыть тот ужас.
Когда Тимур стал жить в моей квартире, на звонки по ночам
отвечал он. Как видно, Лукьянова это не устраивало, и он придумал более
действенное средство, в результате мы столкнулись с ним в торговом центре. Но
после того памятного дня Саша исчез. Не звонил и никак иначе себя не проявлял.
Что это было: признание того, что затянувшаяся игра ни к чему не приведет, или
Лукьянов собирался преподнести мне очередной сюрприз? Хорошо его зная, я
склонялась ко второму. Но ничего не происходило.
И я все реже думала о Саше, а если и думала, то без
привычного страха. Иногда, среди ночи, я просыпалась в холодном поту и вдруг
понимала: ничего не кончилось. Моя любовь к нему, запутанные отношения в
странном любовном треугольнике, где действующими лицами были я, Тимур и
Лукьянов, и та боль, которую мы причинили друг другу… Я могла бы решить: он
понял, что зашел слишком далеко, и отказался от своих намерений, если бы была
способна заподозрить в нем подобное благородство. В своих кошмарах я видела его
убегающим, раненым, даже убитым и просыпалась в слезах, и тогда приходила
мысль, что его исчезновение из моей жизни связано с обстоятельствами, весьма
опасными для него. Человеку, который прятался под чужой личиной, не стоило
являться сюда, и страх, что сны мои могут стать пророческими, заставлял меня
стискивать зубы. Но и с этим я научилась бороться. Я больше не пялилась в
потолок, а прижималась к Тимуру, спеша найти в нем поддержку и утешение, и
страх уходил.
Вопреки моим опасениям, наши отношения с Тимуром вовсе не
зашли в тупик. Словно по молчаливому уговору, мы избегали недомолвок и с
готовностью шли на уступки друг другу. Я вернулась на работу к Деду. Тимуру это
вряд ли нравилось, но возражать он не стал. Зато сделал мне предложение. Я его
приняла, прекрасно понимая: в сложившихся обстоятельствах отговорки типа «давай
подождем» попросту разрушили бы наши отношения. Хотя кое-какие сомнения у меня
были. Опять же не ясно, как к этому отнесется Дед, мой бывший любовник и
благодетель, а ныне работодатель. Конечно, можно послать его к черту, но я по
опыту знала: это проще сказать, чем сделать. Не так легко вычеркнуть его из
жизни, слишком многое нас связывало.
Дед отнесся к моему замужеству как к неизбежному злу.
Недавние события и его кое-чему научили.
– Поступай как хочешь, – сурово заявил он, когда я
сообщила о своем намерении. – Если тебе интересно мое мнение, ты делаешь
глупость.
– С чего вдруг? – усмехнулась я.
– В своем стремлении помочь ему ты заходишь слишком
далеко, – отрезал он.
– Помочь? – вытаращила я глаза, хоть и
догадывалась, что он имеет в виду.
– Разумеется. Твой Тагаев напоминает натянутую пружину.
И если вдруг… впрочем, ты лучше меня знаешь, что будет, если это «вдруг»
произойдет. Оттого и вбила себе в голову, что должна быть рядом. Глупость
несусветная. Хотя… я тебя понимаю, Детка. Нутро у него звериное, и удержать его
от этого зверства можешь только ты. Но меня мутит при мысли о твоей
добровольной жертве.
– А тебе не приходила в голову мысль, что я люблю
его? – хмуро спросила я.
– У меня в этом большие сомнения. Но тебя я вряд ли
сумею переубедить. Жизнь покажет, кто из нас прав.
– Лучше бы ты пожелал мне счастья, – фыркнула я.
– А чего, по-твоему, я желаю, соглашаясь с этим
дурацким решением? Ладно, выходи замуж, постараюсь это пережить. А когда ты
поймешь… не зыркай с огнем в очах, помни главное: я рядом. И если почувствуешь,
что сваляла дурака… Надеюсь, ты наплюешь на свою дурацкую гордость и просто
скажешь мне об этом, а не будешь страдать, обманывая меня и себя, что
совершенно счастлива.
По обоюдному согласию от пышной свадьбы мы с Тимуром
отказались. Мне она была не нужна, да и о самолюбии Деда стоило все-таки
подумать. Тагаеву важен был сам факт, а не присутствие на свадьбе двух сотен
граждан, которые, по большей части, были нам безразличны. Однако он настоял на
венчании, и хоть Дед скроил презрительную мину, бросив с неприязнью:
– Вот уж не думал, что он у нас верующий, – я с
готовностью согласилась.
