Весь день я потратила на разговоры с людьми, знавшими
Людмилу. Соседи, сотрудники ее языкового клуба, который, кстати, закрылся. К
гинекологу, знакомой Ритки, я тоже заглянула. И весь день ждала гневного звонка
Корзухина или его появления. Однако звонка не последовало, и он сам не
появился. К вечеру я почувствовала, что зашла в тупик со своим расследованием.
Все, кто знал Людмилу, в один голос твердили, что она была искренним, добрым,
отзывчивым человеком. Это никак не стыковалось с образом, возникшим после разговора
с Инной. Либо падчерица попросту пудрила мне мозги, либо Людмила была
гениальной притворщицей. Она помогала двум детским домам, причем из собственных
средств, а не из средств мужа. Ездила в Москву с ребенком, родителей которого
едва знала, смогла договориться об операции и сама же ее оплатила. Организовала
бесплатную библиотеку для учеников, а также оплачивала многочисленные поездки,
в общем, вовсю занималась благотворительностью. Дочь любила безмерно, гордилась
ее успехами в школе. Стоило мне туманно намекнуть на возможного сердечного
друга и ее страсти к спиртному, как на лицах собеседников появлялось
недоумение, а потом меня взволнованно убеждали, что ничего подобного просто не
могло быть. «Она так любила мужа, так дорожила своей семьей… Спиртное? Да вы
шутите. Она могла выпить бокал вина, да и то в праздник». И что мне с этим
делать? Предположим, падчерица мачеху оклеветала. Любви между ними нет, так что
такое вполне возможно. С врагами не церемонятся, оттого Инна не жалела красок.
Но коньяк Людмила в тот вечер все-таки выпила. И это говорит в пользу Инниного
рассказа. Занозой во мне сидела мысль о беременности Инны. Окажись Корзухин
любовником собственной падчерицы, Деда бы это, скорее всего, порадовало. Я
невольно поморщилась.
Только один человек, с которым я до сих пор не говорила,
знал о Людмиле больше других. Стало ясно, что придется встретиться с Викой. Тут
совесть моя опять взбунтовалась: девочка только что потеряла мать, а я полезу с
вопросами. Однако составить представление об их отношениях с матерью все-таки
необходимо. Выяснив, когда у Вики заканчиваются занятия, я подъехала к школе.
Если бы я не видела ее на фотографии, наверное, все равно узнала бы Вику сразу.
Она вышла из школы в голубом пуховичке, джинсах и вязаной шапке с помпоном, из-под
которой торчали две косички. Детвора шумно прощалась, а эта девчушка шла,
опустив голову, вроде бы никого вокруг не замечая. Тоненькая, довольно высокая
для своего возраста. В ней была какая-то особая трогательность, как у котенка
или бездомного щенка, который бегает в толпе людей, смешной и еще не знающий,
что никому не нужен. Я вышла из машины, окликнула ее и удивилась внезапной
хрипоте своего голоса. Сентиментальностью я не страдала, но сейчас мне очень
хотелось прижать Вику к себе и сказать: «У тебя все будет хорошо». Девочка
повернулась и с удивлением посмотрела на меня.
– Привет, – сказала я. – Меня зовут Ольга.
– Здравствуйте. – Голос у нее оказался звонким,
точно колокольчик. Нежное личико ребенка с пухлыми губами, чуть вздернутым
носом и огромными, вполлица глазами невероятного, почти фиолетового цвета. Нет
сомнений, через пару лет она станет красавицей, и парням придется туго. –
А вы кто? – приглядываясь ко мне, спросила она. И в ее взгляде не было ни
робости, ни подозрительности, просто детское любопытство.
– Я знакомая твоих родителей. Проезжала мимо,
захотелось узнать, как твои дела.
– Хорошо, – пожала она плечами.
– Не возражаешь, если я провожу тебя немного?
– Идемте.
– Папа сейчас на работе? – прикидывая, с чего
лучше начать разговор, спросила я.
– Да. Он обещал пораньше приехать.
– У тебя замечательный папа.
Она улыбнулась.
– Он лучше всех. – Девочка внимательно посмотрела
на меня и продолжила: – Я ведь знаю, какими бывают другие отцы. Мой папа –
самый лучший. Он никогда меня не ругает. Даже если я веду себя не очень хорошо.
– Я думаю, если мама иногда сердилась, это не значит,
что она любила тебя меньше, чем папа.
– Да, она мне добра желала. Вы ведь знаете, что моя мама
умерла?
– Да. Сочувствую тебе.
– В школе болтают, что она утопилась. Вот придурки. Вы
ведь так не думаете? Не думаете, что она…
– Нет, конечно. Не стоит слушать, что они болтают.
– Я и не слушаю. Учительница сказала, что я теперь
сирота и меня надо жалеть. Я не хочу, чтобы меня жалели. Никакая я не сирота, у
меня есть папа, он меня любит, и я его очень люблю. Он ведь не женится? Один
мальчик из нашего класса сказал, что папа женится и у меня будет мачеха. А
мачехи все злые.
– У тебя ведь есть старшая сестра, и твоя мама была ей
мачехой, но мама прекрасный человек и…
– Он может жениться? Он мне обещал, что никогда не
женится. А Инну я не люблю. Она злая.
– Злая?
– Конечно, просто притворяется, что любит меня. С какой
стати ей меня любить? Мы с ней даже никогда не виделись раньше.
– Наверное, у нее просто не было возможности часто
приезжать.
– Мама меня тоже не любила, – с грустной усмешкой
заявила девчушка.
– С чего ты взяла? – опешила я.
– Вы ничего не знаете. Она меня не любила. И мне совсем
не жалко, что она умерла.
Признаться, такого я не ожидала и теперь глупо таращилась на
ее юное личико. Вика опустила глаза и быстро пошла к своему дому. Я догнала ее.
– Подожди. Объясни, пожалуйста, почему ты так говоришь
о маме?
Девочка попятилась от меня, точно впервые увидела, и
бросилась бежать к дому.
– Вот черт, – растерянно буркнула я, досадливо
поморщилась, но преследовать Вику не решилась.
На следующий день мне позвонил Корзухин. Голос его дрожал от
гнева.
– Оставьте в покое моих детей! – рявкнул
он. – Иначе я обращусь в прокуратуру, впрочем, подозреваю, что и прокурор
вам не указ. Вы считаете, что можете безнаказанно…
– Владимир Сергеевич, обратитесь в прокуратуру, если
считаете нужным, но, честное слово, я не понимаю, что вас так возмутило.
– Вы еще спрашиваете? Вчера вы подкараулили мою дочь
возле школы, после разговора с вами ребенок был в таком состоянии, что сегодня
мне пришлось опять обратиться к специалистам. Сейчас она в клинике.
Признаться, это вызвало у меня недоумение. Вчера Вика
показалась мне абсолютно спокойной. А учитывая недавнюю гибель матери, даже
слишком спокойной. Я уж молчу о ее странном заявлении. Повесив трубку, я
некоторое время разглядывала телефон. Тут позвонил Дед.
